– Никудышный он человек, этот Майк Пинелли. Шестерит на забастовках в шахте. Никуда не годный.
Он продолжал работать. Обтесывал камень, чтобы тот вошел в сиденье каменной скамьи где нужно. На лице еще виднелись следы Рождества – три длинные царапины вдоль щеки, будто линии коричневого карандаша.
– Как Федерико? – спросил Бандини.
– Нормально.
– Как Август?
– Все в порядке.
Тишина, только молоток позвякивает.
– Как у Федерико в школе?
– Нормально, наверное.
– А у Августа?
– У него все в порядке.
– А у тебя – у тебя хорошие отметки?
– Нормальные. Молчание.
– Федерико хорошо себя ведет?
– Конечно.
– А Август?
– Нормально.
– А ты?
– Наверное.
Молчание. Он видел, как к северу собираются тучи, на вершины ползет дымка. Оглянулся, ища Джам- бо, но того и след простыл.
– Дома все в порядке?
– Шикарно.
– Никто не болеет?
– Не-а. У нас все прекрасно.
– Федерико по ночам хорошо спит?
– Конечно. Каждую ночь.
– А Август?
– Ага.
– А ты?
– Конечно.
Наконец он это произнес. Чтобы сказать, пришлось отвернуться, встать к нему спиной, подобрать тяжелый камень, что потребовало всей силы в шее, в спине и руках, чтобы с быстрым вздохом вырвались слова:
– Как Мамма?
– Она хочет, чтобы ты вернулся домой, – ответил он. – Готовит спагетти. Она хочет, чтобы ты был дома. Она мне сама так сказала.
Отец подобрал еще один камень, на сей раз крупнее, с огромным усилием, аж лицо побагровело. Встал над ним, тяжело дыша. Рука потянулась к глазам, палец смахнул капельку с крыла носа.
– Что-то в глаз попало, – объяснил он. – Каменная крошка.
– Я знаю. Мне тоже попадало.
– Как Мамма?
– Нормально. Шикарно.
– Больше не злится?
– Не-а. Хочет, чтобы ты был дома. Сама мне сказала. Спагетти на ужин. Значит, не злится.
– Я не хочу больше никаких скандалов, – сказал Бандини.
– Она даже не знает, что ты здесь. Думает, ты живешь с Рокко Сакконе.
Бандини вгляделся в его лицо.
– Но я
Хладнокровное вранье.
