вырвать зуб, купить лекарство от всех болезней и увидеть женщину с бородой, а над толпой вороньим карканьем разносились вопли зазывал. На какой-то миг Феликсу стало дурно от одной мысли, что ему придется окунуться в этот бедлам.
— Нет, ну а все-таки? — продолжала настаивать Агнешка.
— Пожалей своего бедного дедушку, — взмолился Феликс. — Давай я лучше куплю тебе сладкой ваты, и ты испортишь аппетит перед обедом в менее шумном месте. Идет?
— Раз уж ты настаиваешь…
— Хитрюга ты! — рассмеялся Феликс и жестом подозвал коробейника. — И сластена…
— А будешь обзываться, я маме наябедничаю.
Боммм! — прокатился по площади раскатистый удар колокола, вспугнув усевшихся на крышах голубей.
— Ого! — присвистнул Феликс, задирая голову к циферблату часов на башне ратуши. — Полвторого! А ты в курсе, маленькая вредина, что нам наказано быть дома к обеду, и в случае опоздания влетит и тебе, и мне? Так что ярмарка отменяется. Пора возвращаться.
— Так не честно… — заканючила Агнешка. — Мы еще и не сходили никуда толком — а уже надо домой. Это так скучно, всегда возвращаться к обеду… Дед, а тебе не бывает скучно?
— Бывает, конечно. И часто. Я вообще люблю скуку.
— Да ну тебя! Как можно любить скуку?!
— Очень просто. Для этого надо всю жизнь быть героем и совершать подвиги…
4
К обеду они опоздали. Дверь открыл Освальд, готовый принять плащ, но за неимением оного Феликс вручил ему фолиант, попросив отнести в свой кабинет, а по лестнице уже спускалась Ильза.
— Ну наконец-то! — воскликнула она. — Я уже начала волноваться!
— И совершенно напрасно, — заметил Феликс, помогая внучке освободиться от пелерины.
— Умом я понимаю, что напрасно, а на сердце у меня неспокойно! — заявила Ильза.
— Я всегда знал, что женская логика — это оксюморон, — хмыкнул Феликс.
— Мамочка, в самом деле, чего тебе переживать? Я же не одна гуляла, а с дедушкой. А он хоть и любит иногда ругаться непонятными словами, все-таки взрослый человек!
— По правде говоря, Агнешка, я подозреваю, что твоя мама переживала бы куда меньше, гуляй ты в одиночестве. Я ведь герой, а герои сначала стареют, а только потом уж взрослеют…
— Идите мыть руки, пустомели! — не выдержала Ильза.
В столовой уже все было приготовлено для праздничного обеда. До хруста накрахмаленная скатерть устилала обеденный стол, сияло столовое серебро, из буфета по такому случаю был извлечен сервиз мейсенского фарфора, а подле каждого прибора снежным холмиком возвышалась сложенная пирамидкой салфетка. Сидящий во главе стола Йозеф при появлении Феликса сложил газету и возмущенно сказал:
— Папа, ну что за выходки?!
— Ты о чем, сынок? — невозмутимо спросил Феликс.
— Вскочили ни свет, ни заря, не позавтракали, умчались на парад. Что же мы, не могли всей семьей погулять?
— Во-первых, завтраком Ильза нас накормила. А во-вторых, почему бы в День Героя внучке не погулять с дедушкой, который тоже, некоторым образом, герой? И потом, по выходным ты любишь спать до полудня…
— Хватит-хватит, — замахал руками Йозеф. — А то я же в итоге окажусь виноват! Сто раз зарекался с тобой спорить… Здравствуй, дочка!
— Привет, па! — Агнешка чмокнула отца в щеку. — Мы так здорово погуляли! Если бы еще не надо было возвращаться…
— Как это — не надо было возвращаться? — не понял Йозеф. — И куда бы вы тогда пошли?
— Ой, па, да не придирайся ты к словам…
— Прошу к столу! — провозгласила Ильза, самолично внося истекающую паром супницу.
— А где Тельма? — спросил Феликс, занимая свое место напротив Агнешки.
— Понятия не имею! Я услала ее на ярмарку еще до вашего ухода, и она до сих пор не вернулась, — пожаловалась Ильза, разливая суп по тарелкам.
— Ах, на ярмарку, — понимающе кивнул Феликс. — Тогда раньше вечера ее ждать не имеет смысла. Там такое творится…
— Вы и на ярмарку успели сходить? — спросил Йозеф.
— Издалека поглядели, и мне хватило… Агнешка туда порывалась, да времени уже не было. Передай хлеб, пожалуйста.
— Тогда где же вы гуляли? — поинтересовалась Ильза.
— Сначала мы смотрели на парад, — принялась рассказывать Агнешка. — А потом навестили дядю Бальтазара…
— Ох, Феликс, я же вас просила… Боюсь, теперь мне предстоит еще одна неприятная беседа с директрисой гимназии. И как я ей объясню, что Агнешка нахваталась таких выражений от лучшего друга своего дедушки?
— Каких это выражений? — удивился Феликс. — И что значит «еще одна беседа»?
— Подумаешь, — пожала плечами Агнешка. — Ну сказала я этой дуре Иветте «Хтон тебя задери»…
— Агнесс! — рассердился Йозеф. — Как тебе не стыдно?! За столом?
— А не за столом — можно? — лукаво уточнила Агнешка.
— Вот! Вот вам и дядя Бальтазар! — восклицала Ильза.
— И правда, Агнешка, нехорошо, — пожурил внучку Феликс. — Бальтазар — старый грубиян и сквернослов, и подражать ему не стоит…
— Нисколечко он не грубый! Он просто темпераментный!
— Себастьян тоже темпераментный, но он ведь не ругается без должного на то основания, — поучительно заметил Феликс.
— А что, Себастьян уже вернулся из Мадрида? — осведомился Йозеф, переводя беседу в более безопасное русло.
— И Патрик тоже. Сегодня вечером, если не случится ничего непредвиденного, они оба поступят в Школу.
— Кстати, о вечере. Вы на ужин успеете?
— Я постараюсь, Ильза, но ручаться ни за что не могу. После церемонии будет банкет, и сколько он продлится — никому не ведомо… А кого вы уже пригласили?
— Сейчас посмотрим, — проговорил Йозеф, промакивая салфеткой губы и отодвигая тарелку. Он сунул руку в карман шерстяной кофты и достал список гостей. — Так, определенно будут Бергеры и полковник Фромм, также обещал вырваться Хельмут, должны прийти Каспар с Эмилией…
— А они разве сейчас не в ссоре? — удивилась Ильза.
— Кто их разберет… Вроде нет, а может, и да… Появится господин Теодор с супругой, Симона со своим очередным мужем, и так, по мелочам… Я думаю, всего соберется не больше пятнадцати человек. Ах да, еще припрется Иржи в компании двух-трех девиц малопристойного поведения…
— Ты его что, пригласил?! — испугалась Ильза.
— Зачем? Он всегда сам приходит. Главное — его вовремя спровадить, пока он не учинил скандала…
У Феликса вдруг сильнее прежнего начало колоть в затылке. Он извинился, сославшись на головную боль, встал из-за стола и поднялся к себе, чтобы немного подремать перед церемонией.
Убранство его спальни представляло собой невообразимое сочетание строгого аскетизма и тяги к сибаритству. Здесь темные шпалеры из навощенного пергамента соседствовали с роскошной кроватью под балдахином; платяной шкаф из мореного дуба нависал над вычурным трельяжем в стиле ампир; рассохшийся венский стул стоял по одну сторону пышного ложа и обтянутый сафьяном круглый пуф — по другую; лысеющая медвежья шкура на полу оттеняла буйство красок турецкого ковра на стене (увешанного коллекцией ножей и кинжалов в обрамлении набора миниатюрных плюшевых игрушек)… Для того, чтобы разрешить все противоречия интерьера, достаточно было взглянуть на акварельный портрет пухлой,
