— Охххххх, — прижимая указательные пальцы к вискам.
— Что такое, сын мой?
— Опивки боли, охххх.
— М-да. Нельзя все же настолько отвергать секулярную медицину. — Взгляд на Хеффа, словно просьба о помощи.
— Симптоматичный вздор, Отче; им не вылечить эту болезнь. Вот. — Он потянулся за рюкзаком и выудил два серебряных доллара. — Вот, для бедных.
— О. Что ж, благодарствуйте. М-да. Но что они такое? — С любопытством вертя монеты в розовых пальцах.
— Серебро, Отец. Сейте и да пожнете.
— Да, хорошо. Хорошо, я пойду. Когда поправишься, обязательно вступай в Ньюман-клуб[10]. Там пока совсем мало народу.
— Обязательно, Отец. А можно привести с собой этого падшего ангела? — От такого заявления Хеффаламп чуть не подпрыгнул на месте.
— Конечно, возможно, вас даже заинтересует наш маленький хор. Что ж, мне пора. Прекрасный ритуал. Рад был служить. — Он втиснулся в тяжелое пальто, и, не успел Хеффаламп встать, был уже в дверях. — Нет, нет, я сам. Спасибо. — И ушел.
— Уиии, — заверещал Гноссос, как только стихли шаги. — Сечешь? Сечешь, кто я теперь? Отпущенный, очищенный и безгрешный.
— У тебя все ноги жирные.
— Язычник. Ты разве не боишься гнева Божия?
— Я-то боюсь, старик, а вот ты, похоже, нет. Все, вылезай из койки. Пить будешь?
— Только церковное вино. О, ты послушай этого Майлза. Видишь, я исцелился. — Скатываясь с дивана и на четырех конечностях подползая к динамику. — Секи: так чисто, так возвышенно. Врубайся, какой контроль, — Похмелье еще плескалось в голове.
— Сечь будем потом, — сказал Хеффаламп, выключая проигрыватель. — Черт побери, уже полдня прошло. Тебе нужно оформляться, а мне — узнавать насчет апелляции.
— Что еще за апелляция, старик?
— Меня выперли в середине семестра, я же тебе говорил, но я подал апелляцию.
— Они не могут тебя выгнать, Хефф. — Гноссос перекатился на спину. — Тебе же некуда деваться в этом мире.
— На Кубу.
— Ага, это мы уже слышали. Не то поколение, малыш, только зря вляпаешься. Цветная кровь, без этого никак.
Лицо вспыхнуло.
— Херня.
— Не отнекивайся. Одному из четырех приспичило добыть скальп белого человека. Отсюда и проблемы.
— Это не твои проблемы, баран. Лучше умотать к черту, чем жевать жвачку у Гвидо. — Он подхватил конверт с бланками и крутнулся на месте, тыча в пространство пальцем. — Если я останусь здесь, я превращусь в Г. Алонзо Овуса — десять, блять, лет на академической сцене.
Услыхав это имя, Гноссос заморгал и сел.
— Овус? Ты его видел?
— Он в больнице. Решил прибрать к рукам университет, не высовывая носа из штаб-квартирки. Вот и говори после этого о недальновидности!
— Ладно. — Гноссос наконец натянул на себя мятые вельветовые штаны.
— У тебя до Нью-Йорка бабок не хватит, какая там Гавана. Ты вчера вертел колесико?
— Меня пристроит твой кореш Аквавитус, не парься.
— Кто?
— Аквавитус, старик, ты не ослышался.
— Джакомо? Из мафии?
— Я назвал твое имя; он сейчас крутится в Майами. И не надо напрягов, я не все могу говорить.
— Какая интрига, Хеффаламп, просто восхитительно. Я вчера видел в витрине твою фоту. Очень театрально. А кто эта маленькая лесби-цаца, что похожа на Жанну д'Арк?
— Черт побери, это моя девушка.
— Не может быть.
— Блять, я пошел. — С грохотом хлопнув дверью, он рванул в Анаграм-Холл. Дело дрянь. В голове нарисовалось кафе — задние комнаты набиты анархистами, тяжелый дым над столами. Логово, где мозги оплодотворяют бунтом, место, где зачинаются связи, брожения и локальные войны.
Через несколько часов запутанный клубок оформительской волокиты привел Гноссоса в кабинет самого декана. Просторно, кожаные кресла, похоже на библиотеку, только вместо книг — минералогические образцы. Редкие разновидности известняка, кварца, сланца из ущелий, куски угля из пластов Ньюкастла, пористые слои гавайской магмы, кремнезем, гранит, самоцветы. Осколки и обломки нелепой карьеры, прерванной коллегами, нахнокавшими некомпетентность. Вместо того, чтобы привязать к ноге глыбу каррарского мрамора и утопить в Меандре, его сделали деканом. Формовщиком человеков.
Но они забыли про меня.
— Да, сэр, мистер, — говорит декан Магнолия, — все верно. Пять долларов.
— Экстраординарная сумма. Вы должны понимать, что после дрейфа на льдине, я вам об этом рассказывал, мне было весьма затруднительно, если не сказать больше, вернуться в Афину вовремя.
— Естественно, я понимаю вашу ситуацию. Но тем не менее, администрация придерживается определенных правил, и мы вынуждены им подчиняться.
— Мне придется заплатить серебряными долларами.
— Простите, не понял?
— Серебряными долларами Соединенных Штатов. Федеральный резервный банк их признает.
— Я не совсем понимаю…
— И они выдаются там в обмен на серебро.
— А, да-да, конечно.
— Я могу быть уверен, что вы их примете?
— А нет ли у вас бумажных денег, мистер…
— Мой последний работодатель никогда ими не пользовался. Бактерии.
— Вот как?
— Вы не представляете, какое количество паразитических колоний разрастается посредством долларовых банкнот. Осмотически. Пока это теория, конечно.
— Я вижу, вы питаете большой интерес к медицине, мистер… гм…
— Я собираюсь стать онкохирургом.
— А-а.
— Докопаться до внутренностей, найти болезнь, удалить опухоль.
— Рад слышать, что вы так быстро приняли решение. Большинство ваших товарищей-студентов…
— Да, я понимаю. Они тратят слишком много времени на борьбу со своей неуверенностью.
— Совершенно точно.
— Бесцельные блуждания по расходящимся тропкам юности, безответственность, неспособность вовремя выйти на Верную Дорогу. Это должно вызывать недоумение у такого человека, как вы, чье предназначение — расставлять знаки, указывать путь и тому подобное.
Декан Магнолия крутился в кресле, поглаживая кусок окаменевшей Саратога-Спрингс.
