лире, но Тадоку велел ему прекратить пение, дабы команды офицеров были хорошо слышны. Раздался плач младенца, но жрица утихомирила его, дав ему грудь.
Теперь Квазин дышал уже не столь тяжело. Он улыбнулся Хэдону:
— Приветствую тебя, кузен! Мы встретились неожиданно при необычных обстоятельствах и в столь экзотическом месте! Что ты здесь делаешь? — Его глубокий голос гудел, словно львиный рык.
— Объяснения придется отложить до того времени, пока мы не разберемся с дикарями, — отрезал Хэдон.
Квазин сделал еще один глоток воды из глиняной фляги. Затем провел огромной волосатой ручищей над губами, его крепкие белые зубы и черные глаза засветились улыбкой.
— Я бы не стал бегать, как шакал, — ревел он, — даже если б они были в пятьдесят раз сильнее! Но у них стрелы! Как только запасы их стрел истощатся, я покажу им. И вас больше не будут беспокоить!
Все, кроме Хэдона, уставились на гиганта. Хэдону хорошо знал его пристрастие к похвальбе, хотя на сей раз, возможно, он и не хвастался. Квазин вполне способен выполнить угрозу.
Похоже, один из дикарей нес барабан — где-то в толпе раздался гул. Дикари с воплями и криками принялись танцевать. В ритуале не участвовали лишь десять стрелков из лука. Они окружили холм и медленно начали взбираться на него. Метатель из пращи, по команде Тадоку, выпустил в одного из них снаряд. Дикарь успел пригнуться и криком предупредил остальных. Нападавшие отступили на несколько шагов.
Темп, с которым били в барабан, нарастал; дикари, издавая вопли, прекратили танцевать и устремились к холму, толкая друг друга. Вел их высокий парень, на лбу которого было нарисовано желтой краской солнце с расходящимися лучами, а из волос торчали пять страусиных перьев.
— Это их вождь! — раздался громоподобный голос Квазина. — Сюда, дай мне свою пращу! — Он вырвал пращу из рук задохнувшегося от испуга воина и схватил его за другую руку. Тот вскрикнул от боли; Квазин левой рукой подхватил падающий биконический снаряд.
Хэдон едва удержался, чтобы не ударить Квазина мечом.
— Ты не имеешь никакого права отдавать приказы или нарушать дисциплину! — резко остановил кузена Хэдон. — Командир здесь я, и если ты остаешься, изволь подчиняться мне!
Квазин в изумлении уставился на него, потом улыбнулся.
— Ты, мой кузен, подросток? Ты командир? Кхо, как все изменилось! Ну что ж, кузен, с этого момента я вверяю тебе свою жизнь и буду подчиняться тебе, как хороший солдат во время битвы, если, конечно, мне понравятся твои приказы. Но даруй мне лишь одну привилегию!
Держа пращу за оба конца, он вращал ею над головой, а затем отпустил, выдохнув — ха! Снаряд полетел с невероятной скоростью и так далеко, что среди метателей из пращи раздался слабый возглас изумления. Предводитель дикарей неожиданно опрокинулся назад. Остальные остановились, сгрудились над ним; через минуту раздались скорбные крики и плач. Потом дикари удалились, оставив труп лежать на спине до тех пор, пока на смену убитому не придет новый вождь.
Тем временем десять стрелков из лука выдвинулись вперед, а остальные, размахивая копьями и топорами, следовали за ними. На полпути к холму стрелки остановились и нацелили луки. Раздался слитый воедино стонущий звук, и вверх полетели стрелы. В это же самое время метатели, по приказу Тадоку, выпустили свои снаряды.
Лучники оказались в невыгодном положении, поскольку им приходилось стрелять вверх холма. Большинство стрел не достигали цели, проходя то выше, то ниже, но все же одна пробила дерево и кожу щита и вонзилась в руку солдата Хэдона. Еще одна ударила метателя в горло. Стрелки быстро отошли на значительное расстояние, оттащив с собой два трупа и двоих раненых. Теперь метатели не могли достать дикарей. Раздался рев, и копьеносцы и вооруженные топорами устремились к холму мимо стрелков, которые потом последовали за ними. Лучники стреляли над головами своих товарищей, но стрелы летели под углом, слишком высоким, чтобы попасть в кхокарсан.
Квазин неожиданно зарычал и, перемахнув через два ряда стоявших на коленях воинов, приземлился за ними и побежал с холма вниз, размахивая своей огромной дубиной. У Хэдона перехватило дыхание: такой прыжок был под силу лишь льву. Затем, увидев, что занимавшие передовую линию дикари развернулись и бросились к тем, кто стоял за ними, Хэдон выкрикнул приказ. Солдаты поднялись и стали строиться в форме клина. Хэдон нетерпеливо ждал, пока они построятся в виде неровной буквы V, и отдал команду наступать. Он шел во главе, как ему и полагалось, держа меч двумя руками. Квазин, нанося удары сверху и снизу, врезался в сплетение из людских тел, затем опрокинулся с ними, и все покатились кубарем с холма. Но ему вновь удалось вскочить на ноги, и он, размахивая дубиной, будто дирижерской палочкой, сносил со своего пути копья, крушил челюсти и ломал руки.
Дикари не выдержали и побежали, и Хэдон был единственным, кому, помимо Квазина, удалось пролить их кровь. Он догнал приземистого воина, яростно молотившего землю короткими ногами, нанес ему удар, от которого голова дикаря скатилась с плеч. Тело же по инерции стремилось вперед, кровь фонтаном била из шеи… Затем воин упал.
Дикари бежали до тех пор, пока не оказались вблизи рощицы деревьев. Там они перевели дух и некоторое время переговаривались. Хэдон приказал своим людям отступить на вершину холма. Следовало обработать раненых, пока он решит, что предпринять дальше. Он раздумывал, не атаковать ли дикарей, пока они все еще дезорганизованы, но боялся, что его люди увлекутся погоней, и ряды их нарушатся. Если такое произойдет, они окажутся отрезанными.
— Я полагаю, если мы позволим им забрать мертвых, они уберутся отсюда. — Хинокли нарушил молчание. — Дикари не могут нести большие потери; им необходим каждый крепкий человек для охоты, а оставшихся в живых совсем не привлекает перспектива заботиться о семьях погибших. Из того, что мне известно о дикарях, я могу предположить, что они сразу же отправятся домой с телами погибших и будут хвастаться перед своими женщинами о том, какие они великие воины и какую резню они нам устроили.
— Что же в таком случае они представят своим женам в качестве трофеев? — поинтересовался Тадоку.
— Придется отдать им также и наших погибших, во всяком случае, часть их. Если эти дикари такие же, как и остальные, они захотят взять их головы и крайнюю плоть.
— Души наших мертвых никогда не простят нас! — воскликнул Хэдон.
— Ну, что ж, вы можете похоронить их и уйти отсюда. Но эти дикари выкопают мертвецов после вашего отхода и заберут то, что хотят, — объяснил Хинокли. — После этого, души будут гневаться на дикарей, а не на нас.
Четверо людей Хэдона были убиты, шесть ранены, причем трое тяжело. Противник израсходовал около половины своих стрел, но их все еще оставалось достаточно для того, чтобы нанести отряду тяжелые потери. Однако воинственность дикарей оказалась весьма своеобразной. Если Хинокли прав, они с радостью удалятся с почетом. С другой стороны, они хорошо знакомы с местностью и могут потом организовать засаду. Или же станут выслеживать отряд, стараясь перестрелять людей по одному. Было бы лучше разгромить дикарей, вовсе отбив у них охоту нападать на отряд. Это было бы стоящее дело, даже если это приведет к дальнейшим потерям. Такой исход даже стоил бы жертв.
Хэдон подошел к Квазину, сидевшему на склоне среди мертвых и тяжело дышал, словно гиппопотам. Выглядел он ужасно, весь забрызганный кровью, хотя похоже было, что не своей собственной.
— Ты в состоянии возглавить еще одну атаку? — спросил Хэдон, зная, что эти слова подстегнут Квазина.
— В состоянии ли я, кузен? — прогрохотал Квазин. — Я как раз собирался напасть на них в одиночку, как только немного передохну!
— И в таком случае ты окажешься утыканным стрелами, как щетиной, — улыбнулся Хэдон. — Сама по себе это идея удачная, — подумал он.
Квазин поднялся:
— Я готов. Я сожру их, моя дубина измолотит их в муку.
— Лучше увидеть глазами, чем услышать ушами, — заметил Хэдон. Он подозвал к себе Тадоку. После короткого совещания Тадоку построил людей в боевой порядок. Они двинулись на врага, в каждом крыле — по десять метателей из пращи, в центре — двадцать четыре копьеносца. Хэдон и Квазин шли примерно
