футов на двадцать впереди копьеносцев.
Дикари построились по двое; глубоко позади расположились стрелки, впереди на коленях стояли вооруженные копьями и топорами.
Как только его воинство оказалось вне пределов досягаемости, Хэдон приказал центру остановиться, а крылья тем временем продолжали двигаться вперед. У некоторых из дикарей, очевидно, сдали нервы, и лучники понапрасну неудачно выпустили стрелы. Метатели Хэдона продолжали наступать, потом остановившись, выбросили снаряды. Двое дикарей рухнули, лучники начали стрелять. Трое метателей из числа тех, кому Хэдон отдал приказ наступать, упали, пронзенные стрелами. Метатели, бросив свои пращи, сняли с плеч небольшие круглые щиты, вытащили короткие, тяжелые, листообразной формы мечи и топоры и с криками устремились вперед. Еще несколько стрел просвистело вокруг кхокарсан, но ни одна не достигла цели.
Вождь дикарей кричал на соплеменников, очевидно, принуждая их держаться. Но, видимо, запас стрел неожиданно истощился, а тут еще на бронзовых мечах и наконечниках копий врага заблестело солнце, и дикари перестали владеть собой. Возможно, этому еще способствовал и вид окровавленного гиганта Квазина, который с ревом размахивал дубиной. Еще до того, как он подобрался к ним, дикари обратились в бегство. Все, за исключением своего предводителя. Он в отчаянии помчался к Квазину и метнул в него копье, но Квазин ударом сбоку, словно палку, сбил копье на лету и пошел на вождя. Тот снял с кожаного ремня кремневый нож, но, должно быть, понял, что надежды спастись у него нет. Он стоял, как парализованная страхом овца, которую собирались зарезать. Дубина с бронзовой оплеткой разнесла его голову на части. Хэдон почувствовал разочарование. Он рассчитывал, что дикари будут держаться; досадно, что воины бросили вождя сражаться в одиночку.
Дикари улепетывали с такой скоростью, что, казалось, вообще не намереваются когда-либо останавливаться.
Квазин, пыхтя, оперся на дубину, затем уселся на траву прямо в месиво из крови, костей и мозгов.
— Я чувствую, что могу есть и спать целую неделю! — пробормотал он.
Хэдон жестом подозвал Тадоку и велел ему привести четверых метателей и четверых копьеносцев. Затем он встал возле Квазина, подняв меч обеими руками, и сказал:
— Кузен! Я должен получить от тебя клятву Кхо и Сисискен в том, что с этого момента ты будешь подчиняться мне так беспрекословно, будто ты самый последний из всех моих людей. Отряд — это военная организация, и никто не может идти вместе с нами, кто не признает во мне старшего. Или даешь слово, или тебя ждет смерть! Я не позволю тебе уйти, поскольку я знаю, какой ты мстительный! Ты отомстишь позже!
Лицо Квазина стало еще более красным, он уставился таким взглядом, будто не верил своим ушам. Гигант попытался встать на ноги, но Хэдон поднял свой меч еще выше, и Квазин вновь опустился.
— Ты снесешь мне голову?
— Этот меч способен отрубить шею льва, — произнес Хэдон. — Как ни толста твоя шея, у льва она все же толще.
— Это несправедливо! — вскричал Квазин. — Ты видишь, как я изнурен! Мои мускулы трясутся будто желе, от усталости я медленно двигаюсь! В другой раз я собью тебя с ног своей дубиной и голыми руками сломаю тебе спину!
— Другого раза не будет, — отрезал Хэдон. — Или ты сейчас даешь клятву Кхо и Сисискен или замолчишь навеки.
— Моя душа станет всюду преследовать тебя и доставит тебя вниз, в царство Сисискен, — тянул Квазин.
— Я предусмотрел такую возможность. Немедленно! Каркен страстно желает Квазина.
— Что? — переспросил Квазин.
— Каркен, меч моего отца.
Неожиданно Квазин завалился на спину и засмеялся. Смех был слабый, поскольку гигант сильно утомился. Но Квазин, без сомнения, понимал, что с ним не шутят, и желал сам посмеяться над собой. Хэдон поглядывал на него с осторожностью, поскольку Квазин мог попытаться воспользоваться своим выгодным положением. Гигант сел прямо, словно показывая тем самым, что принял решение:
— Ты единственный человек из тех, кто выступил против меня и остался в живых. Можешь хвастаться этим. Ты не поступил бы так, если бы не был хитер, как лиса, и не знал, что я слишком устал, чтобы поднять свою дубину. Очень хорошо, я клянусь Самой могущественной Кхо, что я буду повиноваться тебе, Хэдон, до самой смерти или до тех пор, пока мы не вернемся в цивилизованный мир. После того моя клятва недействительна.
— Ты слышал, что он сказал? — обратился Хэдон к Тадоку.
11.
Хэдон опустил меч и удалился. Минутой позже он оглянулся. Квазин все еще сидел и вытирая теперь о траву дубину.
Хэдон отдал распоряжение команде наполнить фляги и бурдюки водой из водоема, а затем искупаться. Он почистил меч и осмотрел раненых, среди которых были трое дикарей.
Этим вечером похоронили мертвых и, перерезав глотки двоим раненым дикарям, залили кровь в кожаный шлем, чтобы души погибших могли напиться. Утром скончался один раненый солдат, его похоронили, и над могилой принесли в жертву живого дикаря. Таким образом, оставалось еще двое раненых, которые могли передвигаться, и трое, на чье выздоровление, если таковое и произойдет, уйдут недели. Один из них был клемкаба, и сержант из того же рода любезно освободил его от страданий после того, как тот получил от него прощение за кровопролитие. Еще двоих раненых людей поместили на носилки из палок, и экспедиция продолжила свой путь.
Проходили дни, оставляя после себя в душах путников растущее ощущение своей никчемности, изолированности и бессмысленности. Горы справа, саванна слева — картина оставалась неизменной. Перед участниками экспедиции в ослепительно сияющем солнце постоянно купались горы, деревья и трава цвета шкуры льва, когда же они смыкали веки перед сном, вся эта картина продолжала стоять перед глазами. Вновь и вновь Хэдон возвращался к мыслям о том, что же они будут делать, когда доберутся до берегов Звенящего Моря. Куда направиться, на восток или запад, может быть, повернуть к югу? Где именно в столь обширных пространствах могут находиться те трое, которых они разыскивают? Ему настолько мало известно, что он вполне мог пройти мимо их скелетов и никогда уже не встретиться с разыскиваемыми. Они могут скрываться в траве, за кустарником, в лощине. Возможно, они живы и находятся всего лишь в нескольких милях отсюда, или лежат за какими-нибудь кустами и боятся обнаружить себя.
Как-то ночью умер один из раненых. По мнению доктора, причина смерти не ясна. Он уже достаточно окреп и мог самостоятельно ходить и накануне даже шутил перед ночлегом. А наутро был мертв.
Один охотник умер от укуса змеи; другой — от укуса насекомого. Третий просто исчез, и несмотря на то, что Хэдон оправил на его поиски людей, не обнаружились даже его следы. Как то вечером между клемкаба и клемклакором произошла ссора. Последний был убит, клемкаба получил тяжелое ранение. На какой-то миг возникло напряжение, люди Медведя и Козы того и гляди набросятся друг на друга. Хэдон крикнул, что изобьет всех, если хоть кто-нибудь из враждующих воспользуется оружием. Угроза была смехотворная, поскольку солдаты с татуировкой числом превосходили всех остальных. Но за спиной Хэдона маячила фигура Квазина, который опять поигрывал своей огромной дубиной, и потому старшие этих двух групп резко приказали своим людям сложить оружие. Хэдон устроил военно-полевой суд и выяснил, что обидчиком был тот, кто остался в живых. К счастью, не пришлось его казнить. Той же ночью он умер.
Что же до Квазина, то он являл собой непрерывный источник раздражения. Его хвастовство и бахвальство действовали Хэдону на нервы, и хоть он и подчинялся приказам Хэдона, но насмехался над ним. Хэдон убеждал кузена прекратить зубоскальство, но Квазин бросил в ответ:
— Я не давал клятвы держать свой рот на замке.
И все же Квазин рассказывал много интересного. Уже приговоренного к изгнанию, его доставили в город Товина, расположенный к юго-западу от острова Кхокарса, на побережье Кему. Оттуда Квазина провели под конвоем в глубь страны до последнего аванпоста. Он пешком побрел в Пустынные Земли, неся свою дубину на плече, и похожий на великана-людоеда вызывал изумление и ужас. Рассказ вполне правдоподобный, если Квазину вообще можно было верить.
