выглядят на самом деле. Мы много чего не знаем, и я не все в той вселенной могу объяснить — не более, чем в этой.
Он отпустил кнопку фиксации Количество искорок сократилось, между ними появилось больше свободного пространства. Карфакс словно мчался в сверхсветовом космическом корабле навстречу далеким галактикам, и каждая из них выглядела единой светлой искоркой, хотя и состояла из миллионов звезд. Конечно, доплеровское смещение отсутствовало, как не было и самого сверхсветового перелета.
Устройство никуда не летело. Оно вливало дополнительную энергию в 'мир иной', или вэмс, и придавало иному миру — теоретически по крайней мере необходимую конфигурацию.
— Любое существо, любой неодушевленный предмет, излучающий электромагнитную энергию в нашей вселенной, конфигурируется в вэмсе. Когда источник излучения умирает или перестает излучать, он конфигурируется в вэмсе окончательно — я хочу сказать, принимает окончательную форму. Молния объект неодушевленный. Во всяком случае, согласно моей теории. Конечно, энергия молнии и в нашей вселенной не исчезает. Она рассеивается или преобразуется, совсем как солнечный свет. Но в вэмсе молния, так сказать, живет вечно. Как и жаба, и человек.
— Солнечный свет слишком диффузен, чтобы быть объектом, даже неодушевленным, — запротестовал Карфакс. — Солнце светит непрерывно. Ночь ведь наступает только благодаря вращению Земли. И что же, каждая отдельная ночь оживает в вэмсе? И как это возможно — ведь отдельно взятой ночи не существует? Где ее границы? Или наши часовые пояса и для вэмса действительны?
— Не знаю, — ответил Вестерн с некоторым раздражением. — Королева Изабелла тоже просила Колумба описать ей весь Новый Свет — а он всего-то и высаживался пару раз на острова возле еще не открытого континента.
— Извини, — смутился Карфакс.
— Я полагаю, что энергия солнца как излучающей сферы и энергия, отраженная от космических объектов вроде нашей планеты, равным образом присутствуют в вэмсе. Но сейчас нас интересуют только люди, попадающие туда. Например, мы знаем, что после смерти каждый попадает в конфигурацию, или колонию, умерших прежде него. Колония состоит из строго определенного количества обитателей. Их восемьдесят один. Точнее, там только восемьдесят одна потенциальная орбита — ведь колония должна иметь ядро, вокруг которого группируются все остальные. Многие колонии еще только формируются, так что они еще не завершены. — Восемьдесят один — это девятью девять. Пусть над этим мистики головы ломают. А коммунисты могут накручивать идеологию вокруг системы потустороннего общежития — правда, они отрицают загробную жизнь в любом виде. Я предложил бесплатные сеансы для комиссий из России и Китая. Но они отвергли мое предложение.
— Они воспользовались моей теорией, — хмыкнул Карфакс, — хотя я и не собирался предоставлять им помощь и утешение. Или поддерживать римских и ортодоксальных католиков и всяких протестантских фундаменталистов. Но не будь их, куча народу окрестила бы меня коммунистом безбожным.
Внезапно на экране осталась только одна искорка. Потом, еще более внезапно, она превратилась в целую их круговерть.
— Обрати внимание на центральную искру, в смысле рэмса, — произнес Вестерн. — Остальные вращаются вокруг него. Для неопытного наблюдателя орбиты произвольны и хаотичны. Но мы проанализировали несколько колоний. Орбиты сложны, но они повторяются, и разнообразие их ограниченно. Мы обнаружили, что новые рэмсы, недавно умершие, иногда вытесняют прежних с позиции ядра. Рэме финализуется — терпеть не могу этого слова, но такой уж у нас жаргон, — а когда это происходит, финальная конфигурация иногда принимает на себя роль ядра. Не знаю, с чем это связано. Думаю, скорее всего с силой личности.
Вестерн повернул переключатель, и весь экран заполнила одна искорка. При таком увеличении она походила на светящийся шар. Она заскользила вправо по экрану, и Вестерн нажал на кнопку 'ФИКС СТОП'. Шар вернулся в центр экрана.
— Дядя Рафтон, — сказал Вестерн.
Карфакс промолчал.
— Принцип Гейзенберга работает в вэмсе примерно как и здесь. Чем ближе наблюдение, тем больше нужно энергии. Чем больше энергии, тем сильнее мы воздействуем на колонию и на отдельного рэмса. Энергия разрывает электромагнитные связи и нарушает орбиты. Рэмсы испытывают неприятные ощущения, а если контакт длится больше часа, они впадают в панику.
Карфаксу пришлось напомнить себе, что не следует думать о рэмсах как о покойниках. Это какие-то чуждые существа из «перпендикулярной» вселенной. Но отношение к ним Вестерна оказалось заразительным. Он и не заметил, как оно опрокинуло его защитные барьеры. Ему пришлось сделать усилие, чтобы вспомнить собственную теорию.
А теперь, лицом к лицу с созданием, которое Вестерн упорно именовал их дядей, Карфакс начинал испытывать страх.
Сердце его колотилось. Несмотря на холод, он вспотел. Чувство нереальности вызывало оцепенение. Затылок словно превратился в кусок льда.
— Если ты похож на тех, кто сидел здесь до тебя, ты испытываешь воздействие непознанного, — заметил Вестерн. — Мы живем в просвещенный век, мы заявляем, что свободны от суеверий. Но даже самый что ни на есть «земной» человек, садясь сюда, испытывает страх и благоговение. Бывали у меня клиенты, которые искали контакта со своими покойниками, как ищейка — дичь. А стоило им вступить в контакт, как они начинали заикаться. Или падали в обморок. Или цепенели. Старый каменный век все еще живет в нас.
Заговорить Карфакс опасался. Он был уверен, что голос его сорвется.
— При большем приближении можно увидеть, что этот световой шар состоит из более мелких субъединиц, — добавил Вестерн. — Но существует предел возможного приближения. Если, достигнув его, мы увеличим мощность, так называемое притяжение внезапно становится отталкиванием. Рэме начинает уменьшаться, а колония ощущает воздействие.
Экран внезапно пересекли тонкие белые извивающиеся полосы. Шар за ними потускнел.
Вестерн повернул реостат с надписью 'СТАТ КОНТР'.
Полоски почернели и уплыли с экрана.
— Статика. Во всяком случае так я называю этот феномен. Колония подобралась слишком близко к источнику дикой энергии. Обычно, если это случается, у колонии возникают проблемы. Дикая энергия угрожает электромагнитным связям, удерживающим колонию вместе, и ввергает рэмсов в депрессию. Колония не может покинуть статику достаточно быстро. А это значит, что мы можем утратить контакт. Поэтому цепь статического контроля в МЕДИУМе дает добавочную мощность для поддержания связи с колонией. Мы полагаем, что она снабжает колонию энергией, необходимой, чтобы оторваться от статики, и контакт, таким образом, сохраняется.
— О'кей, включаем звук, — бросил Вестерн, нажав на кнопку с надписью «КОН».
Рэме, разумеется, на самом деле не говорит. Для разговора нужны голосовые связки, а рэмс, насколько всем известно, — это конфигурация чистой энергии. Но он может шевелить электронным подобием своих губ и языка, своих голосовых связок и легких, и электронное подобие его мышц и нервной системы функционирует точно так же, как И при жизни.
Голос, раздавшийся из динамика, походил на голос Рафтона Карфакса, хотя и не вполне. Он был жестким, с металлическим призвуком, словно робот пытается подражать человеческой речи.
Патриция привезла с собой маленький магнитофон и проигрывала Карфаксу ленту с записью отцовского голоса. Карфакс слышал запись неоднократно, и сейчас признал голос дяди, несмотря на его механическое звучание.
— Я… опять тебя ощущаю, — сказал он (или оно?). — Не покидай меня опять. Пожалуйста! Не покидай меня!
— Мы некоторое время побудем с тобой, дядя, — успокоил его Вестерн. Сейчас говорит твой племянник Рэймонд. А потом ты услышишь голос твоего второго племянника, Гордона Карфакса. У него есть к тебе вопросы, дядя. Надеюсь на твое сотрудничество.
Прозвучала ли в голосе Вестерна угроза? Или Карфакс вообразил ее себе от избытка подозрительности? Да и чем Вестерн может угрожать своему дяде? Больше с ним не разговаривать?
