смерти Эмерсона и ранении Лангера. Это случилось через два дня после взрыва.
Двое неизвестных открыли по ним стрельбу из девятимиллиметровых револьверов в холле отеля имени Питера Стьювесанта. Оба киллера даже не делали попыток скрыться с места преступления и стреляли до тех пор, пока сами не были в упор расстреляны охранниками. Имена убийц удалось установить: Лео Конгдон и Умберто Кориэлли. Оба были рецидивистами и по десять лет отсидели в тюрьмах за грабежи, сопровождавшиеся насильственными действиями, нередко кончавшиеся смертельным исходом. Лангер, навестивший Карфакса спустя неделю, сказал, что пока доказательств их связи с Вестерном не обнаружено.
— Они действовали так, словно сознательно шли на дело, из которого им не выйти живыми, — заключил Карфакс. — Думаю, Вестерн пообещал им новые тела.
— Вне всякого сомнения, — согласился Лангер. — И они в них очень нуждались! У Конгдона после одного из ранений не сгибалась нога, а на лице был глубокий уродливый шрам от ножа. Кориэлли был сифилитиком и обладал такой внешностью, что его испугалось бы до полусмерти даже чудовище Франкенштейна. Вестерн умеет подбирать людей. Но зато теперь мы знаем, кто был его агентами в нашем окружении, — мрачно продолжал Лангер. — Джексон один из моих телохранителей в тот день отсутствовал, а один из моих секретарей Винер — в тот же день исчез. Думаю, что они не могли все же полностью разнюхать наши планы, но оба видели нас с тестем в вашем обществе. На тот случай, если кроме них могли быть и другие агенты, я тщательно. перетряхнул весь аппарат.
Лангер встал со стула, поморщившись от боли: очевидно, задел руку, которая до сих пор была перевязана. Пуля задела ее лишь рикошетом, но вырвала кусок кожи и мышц, так что до конца жизни он уже не сможет владеть ею, как прежде.
'И конец этот тоже может быть не за горами', — подумал Карфакс.
— Я не могу больше ждать у моря погоды, — заявил Лангер. — Завтра же мой отчет будет вручен президенту, его кабинету и каждому члену конгресса. Им будут представлены все доказательства, которые мы успели собрать. К тому же мы передадим его по радио и телевидению. Не знаю, каков будет резонанс, но то, что Вестерна вызовут на комиссию по расследованию, — это факт! И тогда все покушения на мою жизнь прекратятся.
— Не будьте в этом так уверены, — меланхолически заметил Гордон. — Если даже у Вестерна будут полностью связаны руки, всегда может найтись какой-нибудь религиозный фанатик, свихнувшийся на его персоне. Слишком многие молятся на него, как на Господа Бога…
— Ну да, а я для них — Антихрист! — угрюмо усмехнулся Лангер. — Но и он после нашего заявления не будет в безопасности. Я не удивлюсь, если его линчуют.
— А вот это уже бабушка надвое сказала. «Мегистус-комплекс» — настоящая крепость. У него даже есть регулярный вооруженный до зубов воздушный патруль. Вестерн выговорил себе разрешение на него, апеллируя к тому, что если его уже раз таранил один маньяк, то всегда могут найтись и другие.
— Да знаю я все это, — вспылил Лангер. — Яйца курицу не учат!
Карфакс вздохнул. Он уже устал от этой присказки. И в то же время он признавал, что именно Лангер способен возглавить борьбу с Вестерном: он не знает жалости, как и его противник, и остановится разве что перед убийством. Хотя позже Гордон подумал, что, пожалуй, и это его не остановит.
В тот день когда коммюнике Лангера стало общественным достоянием, Карфакс и Патриция снова были вместе — в номере отеля «Пангея». 'Нью-Йорк Таймc' выделила под 'Обращение к людям всего мира' отдельную полосу, снабдив его своими комментариями. По телевидению все шоу и развлекательные программы периодически прерывались специальными бюллетенями, а программы новостей посвящали «Обращению» большую часть своего эфира. На следующее утро на Белый дом обрушился поток писем и телеграмм. Половина из них, как и ожидалось, содержала бурные протесты против клеветы в адрес Вестерна и поливала грязью его врагов, особенно Лангера. Во второй половине были требования немедленно заключить Вестерна в тюрьму, а то и пристрелить или повесить на месте, без суда и следствия. Причем приблизительно одна восьмая всей корреспонденции была написана в таких выражениях, что даже в век свободы печати ни одна из газет не отважилась их процитировать.
В вечерних новостях было показано в прямом эфире интервью с Вестерном, снятое в его цитадели в «Мегистус-комплексе».
Вестерн (с видом оскорбленного достоинства):
— Повторяю! Документы, предоставленные сенатором Лангером, — фальшивка! Он не может добраться до меня, вот и снизошел до грязного мошенничества! Трудно поверить, что такой здравомыслящий человек мог настолько погрязнуть в самой низкопробной лжи!
Гордон (Патриции): — Смотри, да он от злости начал заговариваться: как можно снизойти до того, в чем ты уже погряз? У него сейчас пена пойдет изо рта!
Патриция: — Заткнись, Гордон.
Вестерн: — Я официально заявляю, и буду настаивать на этом: у сенатора! должно быть, совсем мозги отказали, если он осмелился опубликовать подобное «Обращение»! Он просто свихнулся, если надеется, что хоть кто-то поверит в эту чудовищную ложь! Конечно, я-то понимаю его позицию: он считает, что я дискредитировал, нет, скорее даже разрушил его религиозные убеждения. Повторяю: МЕДИУМ — это не более чем научный прибор. Его существование не может оскорбить ничьей религии! Он используется в чисто научных целях для общения с миром иным, каковой, без всякого сомнения, является пространством, в котором обращаются души умерших после того, как оставляют свои физические тела. Любая другая точка зрения заведомо ложна. Но…
Журналист (перебивает его): — Но почему же тогда Гребски, Торранс, Свансон и Симба спешно уехали в Бразилию? Если они ни в чем не виноваты…
Вестерн: — Конечно же, им пришлось уехать! Они-то знают, что невиновны, но опасаются за свои жизни! Да, они боятся, что могут стать жертвами новых религиозных фанатиков. Кто осмелится обвинить их в естественном инстинкте самосохранения?
Гордон: — Если они наивно посчитали, что в Бразилии нет ни одного фанатика, то их ожидает оч-ч- чень неприятный сюрприз.
Патриция: — Ты не мог бы обойтись без ерничества?
Гордон: — Нет. Когда мне страшно, у меня начинается словесный понос.
Вестерн: — …и пусть возбуждает дело! Я отвечаю за свои слова!
Журналист (доставая из кармана листок бумаги и протягивая его Вестерну): — Это повестка. Вам предлагается предстать перед комиссией Лангера, сэр.
Гордон: — А я-то все думал, как они исхитрятся ее вручить! Репортер-то ненастоящий! Ну, Лангер — голова!
Внезапно изображение смещается, камера, словно ей наподдали, выдает сумасшедшую панораму стен и потолка и фокусируется на одном из охранников, избивающем журналиста. Крупный план Вестерна, побагровевшего от ярости:
— Вышвырните отсюда этих ублюдков!
Карфакс встал и направился к бару.
— Вот пусть теперь попробует проигнорировать комиссию!
После трюка с повесткой судебные исполнители имеют полное право притащить его в суд за шкирку.
— Если до этого он не смоется в Южную Америку, — возразила Патриция. Что ему мешает сесть в свой личный самолет прямо сейчас?
— Думаю, президент может приказать посадить его насильно, а если он не подчинится, его собьют. Но он, конечно, все же попытается удрать из страны как-нибудь иначе.
— И это расколет страну на два лагеря, — вздохнула Пат.
— Она уже расколота. Впрочем, какая разница? Как я уже говорил, куда бы он ни скрылся, теперь уже он нигде не сможет чувствовать себя в безопасности. На правительство Бразилии могут оказать давление, и Штаты могут потребовать его выдачи. А бразильцы намного решительнее нас по характеру. Тем более, как ты прекрасно знаешь, это полностью католическая страна.
— Ты думаешь, что я знаю все на свете?
— Извини. Ты забыла, что я учитель по профессии, — примирительно сказал он.
