Дом там, где сердце

Локлейн сердито посмотрел на нее.

– Ну и как? Он заинтересован? Или он заинтересован толь­ко в тебе?

– Он еще беднее, чем мы. Действительно, это правда, он пред­лагал мне выйти за него, потому что хочет присвоить Барнакиллу.

– То есть ему нужна ты, – съязвил Локлейн. – Я так и знал! Он хочет заполучить тебя с тех самых пор, как первый раз увидел!

Мюйрин вздохнула.

– Он хочет заполучить каждую женщину, Локлейн, и ты это знаешь. Но из-за вашей старой вражды ты стал удивительно бестолковым. Проблема не в его низменных желаниях, а в его жадности.

– И что ты этим хочешь сказать? Он хочет жениться на тебе ради состояния? Но у тебя его нет!

Мюйрин выразительно посмотрела на него и присела на край одного из стульев, а он возвышался над ней.

– Может, ты выслушаешь меня? Это важно. Кристофер го­ворит, что у меня нет шансов преуспеть здесь, если только я не выгоню всех стариков, детей и больных со своей земли. Я же неоднократно отказывалась это делать. Вот он и считает, что только ему удастся спасти Барнакиллу, хотя сам он разорен. Он пригрозил мне, что, если я не выйду за него замуж, он оспорит мои права на поместье и докажет, что является полноправным наследником как самый близкий кровный родственник.

Локлейн стиснул зубы.

– Ублюдок! Он не позволит себе этого! Она вздрогнула.

– Мы оба знаем, что законное завещание так и не было со­ставлено.

Он сел, положил руки на стол и опустил на них голову.

– Да, если это действительно так, у тебя не было выбора. Спа­сибо, что сказала. Мы с Циарой подыщем что-нибудь другое.

Мюйрин в ужасе смотрела на него.

– Но ты же не думаешь, что я согласилась на его… его шан­таж, правда? – с сомнением спросила она. Она не могла поверить в то, что он сдался и отдал ее без боя. А он когда-нибудь вообще волновался о ней? Или только о поместье?

– Если он угрожал тебе законом, то какой у тебя еще выбор? Мюйрин со злостью набросилась на него.

– Я бы ни за что не пошла за него, даже если бы он был по­следним мужчиной на земле! Ты должен понимать это как никто другой! Я думала, ты знаешь меня. Думала, ты мой друг. Я считала, что могу тебе доверять! Я не говорила тебе ничего, потому что не собираюсь выходить за него замуж; а сейчас я тебе это рассказала, так как хочу предупредить тебя, подготовить. Я не собираюсь сдаваться. Люди на меня надеются. Я их единственное спасение!

– Но если ему удастся добиться своего, мы останемся ни с чем, разве ты не понимаешь?

Она поднялась со стула и выпрямилась в полный рост, глядя ему в глаза.

– Существуют жертвы, на которые я не пойду. Я даже не рассматриваю этот вариант – выйти за него. Я потрясена тем, что ты так легко согласился с этим! Неужели все время, что мы были вместе, так мало для тебя значит, что ты безоговорочно отказался бы от меня, от нашего дома?

– Это значит для меня все, и ты это знаешь! – в ярости он пытался схватить ее за руку.

– Что значит? К чему относится твое «это»? К нашим от­ношениям? Или к Барнакилле?

Локлейн ошеломленно смотрел на нее.

– Этот вопрос не стоило и задавать.

– Ты прав, не стоило. Но я хочу услышать ответы на нег сколько вопросов. Ты только что сказал, чтобы я вышла за Кри­стофера ради поместья. Разве это означает, что я главнее Барнакиллы? Ты никогда не рассказывал мне всю правду о Таре. Ты никогда мне не доверял, не так ли? Так и есть. Ты всегда думал, что когда-нибудь я тебя брошу. Теперь ты практически толкаешь меня в объятия Кристофера! А был бы ты счастлив, если бы твое пророчество сбылось? Ты бы себя лучше чувство­вал, зная, что ты был прав и что мне нельзя было доверять, если бы прогнал меня? Но еще более непростительно то, что ты ни­когда не рассказывал, кто ты на самом деле. Ты что, начал эти отношения со мной, потому что думал, что для тебя это един­ственный способ заполучить Барнакиллу? Теперь была его очередь отбиваться.

– О чем ты говоришь?

– Я знаю, что ты незаконнорожденный сын Дугласа Колдвелла! Так что посмотри на меня еще раз и скажи, что я значу для тебя больше, чем Барнакилла! Ну давай же, скажи мне!

Измученный Локлейн сел за стол, и в мыслях его была пол­нейшая неразбериха. Наконец он промолвил:

– Все это было слишком личное, слишком болезненное. Я не хотел обсуждать с тобой свою семью или Тару. Я просто хотел оставить это в прошлом.

– Но этого никогда не получалось, не правда ли? Я видела, как ты выглядел в Дублине – угрюмый, витающий где-то да­леко, поглощенный своей грустью. Но грусть – не лучший то­варищ, не так ли? Ты не впускал меня в свой мир, потому что не доверял мне. И даже сейчас ты мне не доверяешь.

Он протянул руку, взывая к ее пониманию.

– Я же говорю тебе, доверие здесь ни при чем. Мне было больно, вот и все, и я не видел смысла бередить старые раны. . Она зашагала перед ним взад-вперед, сжимая перед собой накидку, словно щит.