чтобы я ему в ухо жучка вставил.
– Он так и сказал? Слово в слово?
– Да, жучок в ухо. А у меня из-за Акопа поджилки дрожали. Поэтому я сказал ему, что не могу этого сделать. Я с Каплонским никогда не разговариваю. Он мне сказал, что за один разговор пятихатку даст. Я от страха чуть штаны не обмочил. Ведь Акоп тоже с тем малым сначала языком зацепился, а потом его замочили. И мне, понимаете, этот урод пять стольников предлагает, чтоб я с шефом побазарил, так что, мне после этого считать, что он не опасен? Я не знаю, что там делается, и знать этого не хочу.
Мэтерз почесал шею под воротничком.
– Давай-ка, Джим, присядем. Опиши мне, пожалуйста, того малого. Расскажи мне все, что тебе в нем запомнилось. Не торопись. Постарайся вспомнить все до мельчайших деталей. Ты хорошо сумел замести следы, но все-таки кто-нибудь сможет тебя выследить, как это сделал я. Прежде всего, расскажи мне все, что запомнил. Рост, цвет волос, прическа, цвет глаз, одежда, украшения, какой у него был выговор, отличительные особенности, все. Давай, Джим, рассказывай.
Детектив Мэтерз сел на неуклюжий диван. Он раскрыл блокнот и стал аккуратно записывать. Он записал все детали, перечисленные жестянщиком, выудив у свидетеля дополнительные подробности, как будто был большим художником, с любовью отделывающим почти написанный портрет. Ему очень хотелось понять, кто же был на нем изображен. Особенно важной деталью, которую он подчеркнул тремя чертами, был шрам размером в два ногтя на пальце, который выглядел как заплатка, под правым глазом.
Следуя указанию доктора, Джулия Мардик разделась в небольшом смотровом кабинете. Хотя врач поставила обогрев помещения на максимум, в комнатке все равно было прохладно. Джулия накинула тонкий халатик, который дала ей врач, взобралась на гинекологическое кресло и положила ноги на упоры. Несмотря на надписи граффити в студенческом городке, она была совершенно уверена в том, что Бог женщиной не был. Если бы Господь был женского рода, он никогда не стал бы оснащать женщин таким сложным половым аппаратом. И еще это проклятое влагалищное зеркало! Господь должен был быть женоненавистником, если допустил изобретение такого устройства. Его создание наверняка восходит корнями к чудовищным орудиям пыточных камер.
Доктор Мелоди Уизнер вошла через несколько минут, на ее губах играла широкая, открытая улыбка.
– Ну, давай посмотрим, что там у нас, – мелодично проворковала она.
Сначала она, по крайней мере, нагрела зеркало. Джулия охнула, когда инструмент стал входить в ее тело. На лбу выступили капельки пота. «Какое унижение», – мелькнула мысль.
– Ты уже в курсе, что у тебя загиб матки?
– Это у меня наследственное, – отмахнулась Джулия от слов доктора. – Ну, может быть, это и не совсем так, но у мамы то же самое. У меня что, с этим проблемы? Мама говорит, что она как-то справляется, а я не могу.
– С этим мы закончили, – сказала врач, вынимая инструмент и снимая резиновые перчатки.
– И каков приговор?
– Джулия, у тебя очень высоко расположенный и узкий вход во влагалище. Иногда такую особенность строения тела называют «скачка с препятствиями».
– Что это значит? – Джулия снова откинулась на спинку.
– Отсюда боль, которую ты испытываешь при половом акте, неприятное ощущение…
Врач смолкла.
– Значит, это не остаточные явления, связанные с моей девственностью?
Так ей было сказано после предварительного обследования. Джулия сняла ноги с упоров и слезла с гинекологического кресла.
– Это не связано ни со шрамами, ни с проблемами тканей.
– Значит, все дело в матке, так?
– При половом акте из-за ее расположения шейка матки касается полового члена, и это может вызывать боль.
– Так всегда и бывает! Но это чувство, будто во мне что-то рвется – описать это ощущение невозможно, – а от мужского члена я себя чувствую не лучше, чем от этого зеркала.
– Боль, которую ты испытываешь, Джулия, и ощущение неудобства, скорее всего, не пройдут.
– Эта боль не пройдет? И вы говорите об этом так, будто я должна этим гордиться!
– Джулия…
– Нет! О чем вы мне говорите? О том, что секс всегда будет причинять мне боль? А если я боль эту превозмогу и забеременею, меня резать будут, чтобы достать ребенка, а потом живот мне зашьют, как у какого-нибудь Франкенштейна? Вы об этом мне хотите сказать?
– Джулия… – Доктору совсем не хотелось разговаривать в таком тоне.
– Я правильно вас поняла? – Джулия была высокой широкоплечей девушкой и говорила резко и вызывающе. Доктор Уизнер не могла увильнуть от ответа на прямо и четко поставленный вопрос.
– Тебе, возможно, будет больно при половых сношениях. В период беременности тазовые мышцы женщины расслабляются, влагалище становится способным к расширению, но маловероятно, что в твоем случае этого будет достаточно. Роды потребуют хирургического вмешательства, но это нередкое явление.
– Черт! – вырвалось у девушки. – Проклятье!
– Мне очень жаль, Джулия.
– Будь все проклято! – Она заплакала.
– Есть и другие возможности.
– Какие?
– Так сразу трудно сказать. Ты можешь полюбить человека, который… Как бы это поделикатнее выразиться? У которого этот орган будет не очень большим. Это могло бы решить часть твоих проблем.
Доктор Уизнер ненадолго оставила девушку одну, чтобы дать ей возможность прийти в себя.
Джулии Мардик был двадцать один год, она чувствовала, что все надежды ее обмануты. Ее все сильнее охватывало отчаяние – предвестник душевного кризиса. Она оперлась о гинекологическое кресло, не будучи в состоянии бороться с нараставшим чувством надвигающейся беды.
На улице ее ждал Селвин Норрис, чтобы отвезти домой.
Эмиль Санк-Марс последним пришел на совещание, которое проводилось на самом верхнем этаже управления. Было уже за полночь. Там собрались Трамбле, Лапьер, Мэтерз, Бобьен и Дегир. Они расселись на массивных стульях и креслах в небольшой комнате для совещаний, вытянув перед собой ноги, – все присутствующие провели на работе уже чуть ли не две смены.
– Спасибо тебе, Эмиль, что ты, наконец, почтил нас своим присутствием, – не без издевки сказал Лапьер.
– Ну, так что там у нас? – спросил лейтенант-детектив Рене Трамбле и распрямился в кресле, как будто его должностные обязанности требовали от него занять начальственную позу.
Лапьер громко выдохнул, давая понять, что пришло время начать разговор.
– Вперед, – сказал ему Трамбле.
– С Каплонским у нас полный прокол. Он человек необузданный, кое в чем разбирается, прикрылся адвокатом, ушел в глухую защиту, и теперь из него слова не вытянешь. Самое интересное в этой истории – адвокат, который его защищает. Это Гиттеридж.
Из всех находившихся в комнате озадаченным выглядел только Мэтерз. Он уперся взглядом в раскрытые ладони и спросил, кто это такой.
– Юрист, который раньше работал на мафию, – ответил ему Санк-Марс.
– А теперь он связан не только с мафией, – добавил Ален Дегир. Как и Билл Мэтерз, он никогда раньше не присутствовал на таких совещаниях с руководством, и ему очень хотелось воспользоваться представившейся возможностью, чтобы зарекомендовать себя с лучшей стороны. От избытка серьезности он так наморщил лоб, что верхняя складка рассекавшей его бровь морщины накрыла нижнюю. – Он пашет и на «Ангелов ада».
