давно не переиздавались, — просто-таки преступление! В отделе детективов она наткнулась на Кэролайн Уоллес, и та приветствовала ее привычным ироничным восклицанием. Кэролайн училась на класс младше Аддисон в той же школе и была в числе немногих выпускников тех лет, оставшихся в окрестности. Последний раз они сталкивались несколько лет назад на Хеллоуине в доме с привидениями у одного из соседей Аддисон. Кэролайн была в черном мешке для мусора поверх платья, перехваченном поясом, и цилиндре. Аддисон приклеила себе на спину сорок пластмассовых пауков и размахивала кнутом. Хотя шляпа была не совсем та, что нужно, Аддисон изображала Индиану Джонса: значит, дело более давнее, чем она сперва подумала. Кого изображала Кэролайн, она так и не поняла. С тех пор Кэролайн несколько поправилась, а в седых волосах сверкала синяя прядь.
— Думаю, я так и останусь пожилой синеволосой дамочкой, — вздохнула она и рассказала, что дерево у бывшего дома Аддисон на Калифорния-стрит пришлось срубить, а пень выкорчевали всего несколько дней назад.
Аддисон с сожалением подумала, что узнала об этом слишком поздно, — ей хотелось бы попрощаться с деревом. То был могучий дуб примерно столетнего возраста — желторотый, по дубовым меркам, — который, насколько помнила Аддисон, находился в самом расцвете сил. В его ветвях был устроен небольшой шалаш, погибший во время жестокой бури, — доски пролетели по улице через два дома и разбили окно в столовой у Бартоломью. «Гнездо Адди» — так называл шалаш ее отец. Скорее даже «воронье гнездо Адди», поскольку оттуда ей первой было видно всех, кто подходил к дому. (Аддисон, с учетом семейного положения ее матери, вспоминала об этом с улыбкой.)
Она села в машину и поехала по Калифорния-стрит, но ее старый дом и двор, лишенные отныне своего единственного украшения, являли собой печальное зрелище. Поэтому Аддисон, не останавливаясь, развернулась у исторического дома Уиксов и затормозила перед школой. Когда-то она была редактором школьной газеты «Трезубец» — правда, всего минут пять, ибо ее статью о придании Гавайям статуса штата очистили от упоминаний об империализме и о свержении американцами королевы Лилиуокалани, и Аддисон пришлось в знак протеста подать в отставку.
А вскоре после этого ей предложили работу в «Сентинеле». Однажды, возвращаясь домой на велосипеде, она услышала на кухне разговор матери с тетей Джоан, новой женой отца. Сперва тетя Джоан очень старалась наладить отношения с Аддисон: приглашала на обед, в кино, а как-то раз даже взяла в туристический поход.
Аддисон в ответ вела себя просто невыносимо. Был случай, когда она отказалась выйти из машины, читая детектив с Перри Мейсоном, хотя ее уверяли, что снаружи захватывающий вид — стоит только высунуть нос. «За каким хреном ты сидишь в машине! — проорал дядя. — Вылезай сейчас же!» — а дядя, пусть и был рыбаком, ругался не часто, по крайней мере при Аддисон. Книга была «Делом о краже на дороге». Захватывающий вид был Большим каньоном. До сего дня Аддисон его так и не видела.
На кухне тетя Джоан показала свое истинное лицо.
— Ей уже восемнадцать, — говорила она.
— Семнадцать, — поправила мать Аддисон.
— Он даже не сказал мне. Я нашла корешки от чеков. Он не хочет, чтобы вы думали, будто по- прежнему можете на него рассчитывать. Понятно, что вы можете во всем на него рассчитывать. Но бог ты мой, уже семнадцать! Почти что взрослая девушка!
На этом беседа оборвалась — до женщин донесся шелест велосипедной цепи. Мать Аддисон подошла к окну:
— Привет, дорогая. Мы тут пьем кофе. Зайди, поздоровайся с тетей Джоан.
Аддисон вошла и вежливо-ледяным голосом произнесла слова приветствия: она сразу же поклялась себе, что больше не возьмет от этих людей ни гроша, раз этот грош кидают с такой неохотой. Она не подозревала, что превращение отца в дядю и его повторная женитьба могут иметь серьезные финансовые последствия.
На следующий день она пошла в редакцию газеты — искать работу. Для начинающих были только похоронные дела, но никто не хотел сваливать их на молоденькую девушку, еще школьницу, у которой в голове должны быть леденцы и юнцы, а никакие не мертвецы. Ей пришлось настаивать. По счастливой случайности, это была работа, от которой у матери могла поехать крыша. В семнадцать лет Аддисон мечтала сделать так, чтобы у всех, кто любит ее, поехала крыша.
Риму разбудила возбужденная возня такс. Дюжина собак? Или только две? Потом раздался звук трения дерева о дерево: в «Наших ангелах» спускали на пол чердачную лестницу.
Видимо, Рима заснула, прижавшись щекой к открытке от Констанс, и та приклеилась. В «Наших ангелах» она появилась в тот момент, когда лестница оказалась на полу, — волосы взъерошены, но лицо в относительном порядке. Собаки с бешеным лаем карабкались по ступеням. «Помочь?» — прокричала Рима Тильде. «Не надо, я сама!» — прокричала та в ответ. Тильда была в зеленом хлопчатобумажном комбинезоне, боковые карманы которого были набиты множеством вещей. Одной из них был фонарик.
Определенно, Риму здесь не ждали, но она все равно поднялась на четвертую ступеньку — так, что голова оказалась на чердаке. Луч фонаря плясал в полумраке. Рима различила уже знакомые ей предметы: лампу-сфинкса, пластмассовых Санта-Клаусов, старые стулья, обувную коробку с именем ее отца. Оголтелое завыванье собак сменилось восхитительным подобием тишины — тяжелым дыханием и стуком когтей о дерево. В нос стала набиваться пыль. Рима поднялась на самый верх.
Тильда направила луч фонарика в пол — края чердака погрузились в темноту, — закатала рукава, так что показалась змея, достала из кармана швейцарский армейский нож и вскрыла одну из коробок. Вытащив оттуда книгу, положила ее на пол и обратилась к Риме, протянув ей липкую ленту:
— Раз уж ты здесь, помоги мне заклеивать коробки.
Книга оказалась изданием «Аш-два-ноль» в твердой обложке. Вдоль корешка извивалась зеленая водоросль.
По доброй воле Рима ни за что не взялась бы заклеивать коробки. Вскрывать их у нее получалось лучше: Рима вообще не умела ничего закрывать и оборачивать, в том числе подарки. Лента никак не желала лежать ровно, все время норовя свернуться, — липкие концы тянулись друг к другу, как магнит. А когда Рима положила на пол рулон, чтобы выровнять ленту на коробке, то потом, подняв его, не смогла найти конец. Пришлось действовать ногтями. Ей удалось освободить маленький кусочек ленты, затем еще один и еще, но в конце концов лента снова прилипла к рулону.
— Ну конечно, — пробормотала Рима.
Задача состояла в том, чтобы найти около дюжины первоизданий: новоорлеанские библиотеки проводили акцию в помощь пострадавшим от урагана «Катрина», и Аддисон решила в ней поучаствовать. Правда, Рима об этом не знала: она ничего не спросила у Тильды, та не сочла нужным ничего объяснять. Но стопка книг на полу говорила о том, что это для чего-то нужно.
Тильда работала намного быстрее Римы. Закончив открывать коробки, она взяла у Римы липкую ленту.
— Я заклею. — Она показала на стопку книг. — Не спустишь это вниз?
Риме совсем не хотелось тащить книги вниз. Риме хотелось, чтобы Тильда стащила их вниз сама, а она, Рима, осталась на чердаке с фонарем. Но как этого добиться? Рима взяла четыре книги, потом положила две обратно, чтобы потянуть время. Где-то вдалеке зазвонил телефон.
— Не бери, там автоответчик, — сказала Тильда.
Рима осмотрела чердак, остановив взгляд в одном из темных углов.
— Кажется, Мартин собирался позвонить.
То была бесстыдная и наглая ложь. Рима никогда не думала, что может пасть так низко лишь для того, чтобы распутать дело. И так скоро. Неудивительно, что Максвелл ненавидел себя. Тильда скатилась по ступенькам так быстро, что лишь чудом не сломала себе шею.
Однако не за просто же так врала она нагло и бесстыдно! Рима подняла нож и фонарик. Она точно знала, где лежит обувная коробка. Риме удалось перерезать неподатливую веревку за считаные секунды до того, как послышались шаги Тильды. Рима вернула веревке прежний вид, спрятав обрезанные концы под коробку. Когда показалась голова Тильды, фонарик был на том месте, где его оставила Тильда, а нож — то ли на том же месте, то ли нет. Рима не могла припомнить, где именно тот лежал, а потому протянула нож
