– На нем были перчатки.
– Тогда остается греческий аспект всего происшедшего. Что напоминает мне: нам следует выяснить, кто всучил Закарии Дэрвеллу цветок.
– Какой цветок?
– Шелковую гвоздику. Стэн Лоу утверждает, что никогда прежде не видел мальчика с цветком в петлице. Это было не в его стиле. А эти цыганки на Пикадилли не суют их, когда проходишь мимо? Я уверен, что сейчас их не делают из шелка, разве что кто-то режет на куски парашюты. И тогда остается дело с флейтой.
– Ты меня полностью запутал, – признался Мэй в замешательстве.
– Антон Варисич остановил оркестр, когда произошел инцидент, но его первая флейта издала пронзительную тревожную ноту. А дело-то все в том, что двоих исполнителей на духовых, и один из них – флейтист, утром на месте не оказалось; тогда кто вывел эту ноту?
– Артур, я абсолютно не понимаю, о чем ты говоришь.
– Я пытаюсь тебе объяснить, – ответил Брайант, – но, наверное, мне стоит сначала самому убедиться, что я прав. Пока я этим займусь, у тебя будет время поразмыслить над тем, почему Давенпорт так печется о том, чтобы это не попало в газеты.
– Наверное, не хочет выставлять отдел в идиотском виде.
– О существовании отдела никто не знает, – ответил Брайант. Он повысил голос. – Входите, мистер Бидл. Не стоит топтаться за дверью.
У Бидла был вызывающий вид.
– Я не подслушивал, – тут же выпалил он, подтвердив обратное. – Я пришел повидаться с вами. – И осторожно позволил себе зайти в загроможденный кабинет.
Брайант бросил на своего напарника вопросительный взгляд.
– Что у тебя на уме?
У Бидла так туго был завязан галстук под воротником, что казалось, тот его душит.
Мэй снова вытянулся на стуле.
– Почему ты не садишься, Сидней? – поинтересовался он.
Молодой человек неуклюже повертел головой, глядя по очереди на каждого из детективов.
– Я хочу перевестись из отдела, мистер Брайант.
– Ты же только что пришел сюда. Можем ли мы узнать – почему?
Бидл замялся.
– Не верю, что подхожу к такого рода деятельности.
– А не мог бы ты выражаться точнее? – спросил Мэй, понимая, к чему тот клонит.
– Мистер Мэй, моя цель заключалась в том, чтобы попасть в министерство внутренних дел через лондонскую полицию, заниматься серьезными вещами, и я полагал, что добьюсь этого, работая у вас в отделе. Я знал, что отдел тяжких преступлений расследует только убийства. Меня поставили в известность, насколько ваш отдел отличается от прочих, где в текущий момент требуются сотрудники. Но я понятия не имел, что трудовые навыки будут столь… столь отличны от тех, какими они должны быть.
На лице Мэя отразилось то, что, как он очень надеялся, можно было принять за удивление.
– Тебя не затруднит привести какой-нибудь пример?
– Не соблюдаются даже самые основные процедуры. Возьмите надзор за уликами. – Бидл начал распаляться. – Меня учили постоянно контролировать улики с места преступления, начиная с момента регистрации даты их нахождения до представления на суде, с ведением исчерпывающих записей на протяжении всего процесса. Мистер Брайант идет в лабораторию к мистеру Ранкорну, покрутится там и выносит все, что ему заблагорассудится. Почти никогда даже не обеспечивает их сохранность. Когда я напоминаю ему о протокольных правилах, он кричит на меня или посмеивается.
– Значит, дело в мистере Брайанте, – торжественно заключил Мэй.
– Да, сэр. Меня всегда предупреждали о том, что мы должны быстро работать с подозреваемыми, исключать или вводить в разработку в соответствии с вероятностью их причастности к преступлению. Мистер Брайант так не поступает, сэр. Он не делится информацией и начинает разрабатывать маловероятные версии. Он не снимает отпечатки пальцев и не соотносит свои данные с данными коллег. Берется писать отчеты еще до того, как получает результаты по определению группы крови. К этому времени доктор Финч должен был взять пробы на клетки эпителия на дверях лифта, проводах глобуса и спинках кресел на балконе, но мистера Брайанта, похоже, даже это не интересует. Словно он считает себя превыше закона.
– Я понимаю твое беспокойство. Но не забывай, что на всех трех местах преступлений были найдены лишь отпечатки пальцев самих жертв. Хотя следует признать, порой мистеру Брайанту не удается уважительно относиться к тому факту, что криминалистика – современная наука.
Брайант хранил молчание. Он почувствовал, что настал момент выяснения отношений.
– Уверен, что мистер Брайант не ставит себя выше закона, – продолжил Мэй. – Просто его ум направлен на изучение малоизвестных областей.
– Задумайся над тем, почему это расследование попало к нам, – предложил Брайант, предвкушая уныние Бидла. – Разве оно укладывается в рамки тех дел, о которых вам рассказывали в колледже? Домашнее насилие, кража со взломом, супружеские скандалы, преступления, связанные с алкоголем, карманная кража, большая кража?
– Нет, сэр.
– Понимаешь, Бидл, нашим делам уделяют первостепенное значение по совсем другим причинам: они слишком заметны; это может означать наличие влиятельного родственника, или более сложную политическую подоплеку, или риск получить огласку, или несоответствие настроениям в обществе. Что еще важнее, есть прецеденты, которые могут пагубно повлиять на моральный дух нации во время военного конфликта. Из-за Гитлера мы уже не живем в том мире, когда боялись смерти тех, кого в прошлом любили. В сегодняшней действительности она волнует лишь в том случае, если может нанести ущерб будущему. Это горькая правда, Сидней. Как Орфей покидает царство теней, так мы очертя голову устремляемся на свет, излучаемый страшным новым миром… Тем не менее способ обеспечить подотчетность существует. Министерство внутренних дел финансирует работу такого автономного отдела, как этот, который оттягивает на себя самые шокирующие происшествия, возникающие в военное время, и снимает накал страстей, и ты управляешь им вместе с теми людьми, чьи действия идут настолько вразрез с традиционной методологией, что иногда удается добиться необходимых результатов. Именно за это на таких людей сейчас ополчились пресса, государство, которых интересует лишь установление вины. Посмотри, какая идет повсюду охота на ведьм, а ведь питают ее лишь слухи и догадки. Всех, кто нам не нравится, мы валим в одну кучу с немцами, а между тем большинство их, возможно, не менее порядочные люди, чем ты или я. И не дай бог тебе выразить иную точку зрения, тебя осрамят и причислят к ним. – Брайант порылся в карманах жилета в поисках спичек. – Скажи, Сидней, ты в курсе событий в Греции?
– В Греции? – Бидл выглядел раздавленным. – Нет, сэр.
– На прошлой неделе несколько английских солдат ввязались в драку на пограничном КПП; замечу, они вообще не имели права там находиться. Кончилось тем, что одного местного пытали и убили. Он оказался греческим подданным, подозреваемым в сотрудничестве с итальянцами. Когда это случилось, его семью депортировали, а все имущество – отобрали. Убитый, возможно, был невиновен, но перемещался без нужных документов и предложил взятку нашим ребятам, чтобы те его пропустили. Английский посол в Греции выслал замешанных солдат из страны, и вину за гибель несчастного грека возложили на экстремистскую группу турецких националистов. Стычки с турками в Греции последнее время не редкость, и отношения между двумя странами весьма прохладные. Тем временем мы развернули в Стамбуле британскую программу строительства. Начинаешь улавливать логику?
Бидл упорно разглядывал свои руки.
– Нет, не улавливаю.
– Давай разъясню. Компания, владеющая правами на постановку «Орфея», принадлежит греку, сыну магната-судовладельца, и ее штаб-квартира в Афинах. Первый, кого мы должны подозревать, – нелегальный иммигрант, оказавшийся турком. Подумай, в каком положении окажется министерство иностранных дел, если удастся доказать, что влиятельная греческая компания сознательно подставила
