– По-моему, да.
– Дух Дэна раньше часто наведывался в мюзик-холлы. В концертном зале «Коллинз» на Ислингтон- Грин и в «Друри-Лейн» было записано много сигналов. Он появляется дать совет актерам. Иногда они слышат, как он исполняет сценку с танцем в сабо. Крайне надежный источник. Что он сказал?
– Что-то насчет забытой истерзанной души, загримированного мира и о повторении истории, – раздраженно ответил Мэй. – Греки. Это может что-то означать?
– Вы ищете маленького ребенка, – твердо заявила Эдна. – Ребенка, столь отчаянно стремящегося к свободе, что из-за этого должны страдать люди. Я очень остро это ощущаю.
– Вы так говорите, будто нам следует искать призрак.
– Скорее всего нет, – ответила Эдна, опустив чучело кота обратно в клетку. – Речь не идет о ком-то воскресшем из могилы. Человек, которого вы ищете, реально существует и опасен, когда его загоняют в угол. Медея убила своих сыновей, чтобы отомстить их отцу.
– Но мы разыскиваем убийцу, а не какую-то там гречанку, – рассерженно ответил Мэй.
Казалось, Эдна его не слышала. Она смотрела на потолок, прислушиваясь к своим внутренним голосам.
– Эдна? – Он повернулся к Брайанту, протягивая к нему ладони.
– Взгляни на нее, она не соображает, где находится, то ли в парке, то ли в картинной галерее.
– Пошли, Эдна, – мягко обратился к ней Брайант. – Мы отвезем тебя домой.
Он помог ей подняться, и на какой-то момент освещение зрительного зала потухло. Они ждали в гнетущей темноте, замерев у подножия лестницы, прислушиваясь к затрудненному дыханию старой дамы. Затем аудитория наполнилась светом. Мэю хотелось посетовать, что визит был пустой тратой времени, но что-то внутри утихло и успокоилось, когда он увидел, как на балконе первого яруса от гуляющего под дверями сквозняка приподнялась и упала штора, словно душа театра покидала его вместе с ними.
38
Ренальда вводит войска
В пятницу утром город разбудили страшные новости.
Несмотря на то, что на небе, освещая дорогу бомбардировщикам, висела Луна – близкая и холодная, как сама смерть, – Лондон пережил ночь без воздушных налетов; его место занял город Ковентри, обозначенный в перечне объектов Люфтваффе, как цель номер 53, подвергшийся массированной бомбежке в ходе операции «Mondschein Serenade», или «Лунная серенада».
Почти пятьсот бомбардировщиков усеяли город фугасными и зажигательными бомбами во время воздушных налетов, длившихся почти двенадцать часов, с вечера до рассвета, уничтожив его центр, разрушив собор, убив около пятисот жителей, тяжело ранив более девятисот человек.
Ночь была безоблачной и морозной, обеспечив превосходную видимость. Лондон был мегаполисом, способным справиться с подобным бедствием, но Ковентри, с населением меньше четверти миллиона, оказался практически парализован. Уцелевшие жители были ошеломлены и напуганы. Вышли из строя системы газо-, водо-, электроснабжения и транспорт. Двадцать одна фабрика (а двенадцать из них были связаны с авиационной промышленностью) понесла серьезный урон. Необходимость в трансляции новостей о нападении по радио отпала – они распространялись со скоростью лесного пожара. Телефонная связь с городом оборвалась. О судьбе своих родственников узнавать было неоткуда.
Проведя всю ночь у радиоприемника, передававшего программу отечественных новостей, Джон Мэй опоздал на работу. Своего напарника он застал у телетайпа за чтением телеграфной ленты длиной в несколько ярдов.
– Ты слышал? – спросил Мэй. – Господи, нам следовало быть там, а не здесь.
– Ни ты, ни я ничего не можем для них сделать, – пробормотал Брайант, не сразу подняв на него глаза. – Тебе придется встретиться с Андреасом Ренальдой. Он единственный знакомый нам грек, а Эдна упоминала греков. Когда я заглянул в его глаза, в них что-то промелькнуло.
– Возможно, он расстроен тем, что потратил целое состояние на спектакль, который так и не будет поставлен. По словам Елены Пароль, обновление версии «Орфея» – его идея. Как бы то ни было, разве ты уже не вытянул из него все, что мог?
Мэю было все труднее вникать в суть головоломных теорий Брайанта, сознавая, что неподалеку от Лондона из-под дымящихся руин вытаскивают трупы множества невинных людей. По сравнению с этим их расследование казалось абсурдным и почти бессмысленным.
– С тобой он может повести себя иначе. Говори обо всем, что в голову придет. Усыпи его бдительность. Хочу, чтобы ты его изучил. У тебя лучше получается общаться с людьми, чем у меня. Никак не нащупаю связь, все сомневаюсь. – Брайант задумчиво посасывал трубку. – Возможно, Ренальда считает, что предает античных богов своей родины постановкой столь сомнительного спектакля? Он утверждает, что его семья суеверна. Что если, по их мнению, он идет против легендарных покровителей Греции? Он мог нечаянно спровоцировать кого-то на месть. Тогда он несет ответственность за случившееся, не так ли?
Мэй раздраженно вздохнул. Соображения, высказанные Брайантом, были так далеки от его собственных мыслей, так оторваны от обусловленными привычными цепочками причин и следствий преступлений реального мира, что он не нашелся что ответить. И вместо этого отправился на встречу с Ренальдой.
Последний выезжал на заседание совета директоров, но согласился подобрать Мэя на Пикадилли- Серкус и довез его на своем лимузине до угла Гайд-Парка. Блестящий черный «роллс-ройс» напоминал о канувшем в Лету довоенном шике. Он плавно подкатил к стоянке под громадным плакатом «Рвись к победе!» на фасаде магазина «Суон и Эдгар». Водитель в черно-красной ливрее, цветах семейного клана, распахнул перед детективом переднюю дверцу. Ренальда лежал на заднем сиденье, вытянув вперед беспомощные ноги в металлических шинах.
– Я заказал телефонный разговор, чтобы вечером побеседовать с советом директоров в Афинах, – объяснил Ренальда после того, как они представились друг другу. – До соучредителей дошли слухи о наших неприятностях, и они требуют гарантий. Я был единственным, кто убедил их в том, что нам следует пойти на столь рискованное предприятие. Наши люди, мистер Мэй, консервативны. Им не нравится мой спектакль, но импонирует мысль о доходе, который он может принести. Мне предстоит заверить их, что нам никоим образом не угрожает так называемая моральная диффамация. На страницах ваших газет появляются сообщения, прозрачно намекающие на то, что мы навлекли беду на самих себя и получаем по заслугам, привнеся в достославный театральный мир Британии привкус континентальной сексуальности. В действительности же ваши журналисты, со свойственной им обезоруживающей уклончивостью, постулируют, что мы – нежелательные иностранцы.
– Не все разделяют мнения этих газет, – ответил Мэй, откинувшись на спинку роскошного кожаного сиденья. – Раз уж вы сами подняли этот вопрос, позвольте поинтересоваться, кто же ваши недоброжелатели.
Ренальда холодно взглянул на него поверх очков без оправы.
– Не припоминаю, что обсуждал своих недоброжелателей с вашим напарником.
– Прошу прощения, но вы управляете компанией, отважившейся, по мнению «Таймс», выйти на рынок, о котором почти ничего не знает. Известно, что ваш отец отличался жесткостью в ведении переговоров, а вы заявили мистеру Брайанту, что на него похожи. Поэтому нетрудно предположить, что вы могли задеть чьи-то интересы. У ваших конкурентов могут быть вполне резонные основания провалить ваше предприятие.
– Уверен, так и есть, – невозмутимо согласился Ренальда, – но распри моего отца меня не касаются. Вы меня недооцениваете. В конце двадцатых за компанией моего отца числилось мало активов. Долги обратили в акции, которыми все еще владеют другие члены правления.
– Что они думают насчет ваших планов уйти из корабельного бизнеса?
