зону наших отношений.
«Победители» погубили не только нашу дружбу. После этой пьесы я написал ещё две, но ни в одну из них не смог вложить душу. Не только род человеческий не переносит избытка реальности.
Catastasis141
Смешно и говорить о чувстве отчуждённости в первые минуты встречи с тем, кто столько лет прожил в отчуждении от тебя, и тем не менее именно это Дэн и чувствовал сейчас, общаясь с Джейн. Ощущение неловкости не оставило его и когда они подъехали к больнице. Джейн выключила зажигание и достала из- под приборного щитка книгу. С минуту подержала её на коленях.
— Я провожу тебя наверх, Дэн. Но Энтони хочет поговорить с тобой наедине. — Она не взглянула на него, но, видимо, почувствовала, что он растерялся. Воображение снова сыграло с ним злую шутку — он ведь уже представлял себе: вот Энтони лежит в постели, а они с Джейн сидят по обе стороны кровати… Так началось бы восстановление былой дружбы, праздник воссоединения, возвращение прошлого.
— Тогда давай встретимся прямо в ресторане. Я возьму такси или как-нибудь иначе доберусь.
— Да нет, зачем же… — Она подняла с колен книгу, показывая, что приготовилась ждать. Потом отвернулась и открыла дверь, предупреждая возражения. «Интересно, почему она раньше об этом не сказала», — подумал он. Что-то здесь её явно смущало, как и само его присутствие. Пока они шли от стоянки ко входу, она говорила, чуть слишком обстоятельно, о том, как хорошо поставлено дело в этой больнице. А Дэн всё больше чувствовал себя солдатом-новобранцем, отправленным в бой без надлежащих инструкций.
Они вошли в лифт и поднялись на четвёртый этаж. Прошли по коридору в холл, образованный пересечением нескольких таких же коридоров. Здесь у столика сидела сестра, что-то писала. Когда Джейн направилась к ней, та подняла голову и, узнав её, улыбнулась и что-то сказала; Дэн не расслышал, что именно. Джейн нужно было пойти к Энтони первой — предупредить, что приехал Дэн. Он глядел ей вслед, пока она удалялась по одному из боковых проходов. Мимо прошли двое мужчин в больничных халатах, обсуждая шахматную партию. Очень хотелось курить, но над столиком сестры висел знак, запрещающий курение. Сестра снова принялась за свою писанину. И снова Дэн в уме репетировал, что скажет, зная заранее, что скорее всего скажет что-то совсем другое; он разглядывал доску объявлений, совершенно не осознавая, о чём говорят прикреплённые к ней листки бумаги. В душе нелепым эхом отозвалось воспоминание о мучительном ожидании в школьном коридоре перед кабинетом директора… Он уже жалел, что приехал. В сценарий он такую сцену ни за что бы не включил. Тут он услышал, что его зовёт Джейн.
Дэн пошёл следом за ней по боковому проходу. Джейн остановилась за несколько шагов от двери, распахнутой в самом его конце.
— Тебе сюда.
— Хорошо.
— Не переборщи с сочувствием. Не помогает.
— Постараюсь.
Джейн помолчала в замешательстве.
— Ну, я тебя здесь оставлю…
Она всё ещё колебалась, словно чувствовала — следовало бы ещё что-то сказать. Но вот она улыбнулась какой-то вымученной, формальной улыбкой, как бы давая понять, что сделала своё дело, передала ношу в другие руки, и пошла прочь — в простор холла, где скрещивались больничные коридоры.
Энтони вовсе не лежал в постели: он сидел в кресле-каталке у окна; рядом с окном закрытая стеклянная дверь вела на небольшой балкон. Исхудавший человек в синем шёлковом халате, укрытый от пояса зелёным шотландским пледом. Потрясло Дэна его лицо, оно неузнаваемо изменилось. Энтони всегда выглядел несколько старше своих лет — они ведь были ровесники, — но теперь ему можно было дать все шестьдесят. Волосы его были по-прежнему густы, но, раньше времени поседев, стали совсем белыми. Впалые щёки пожелтели. Энтони выглядел утомлённым и отдалённо напоминал другого, гораздо более знаменитого Энтони — Идена142; только глаза и улыбка подтверждали, что перед Дэном тот самый человек, которого когда-то он знал так близко. Не произнося ни слова, Дэн прошёл через комнату к умирающему и пожал протянутую ему руку. Энтони задержал ладонь Дэна в своей. Несколько секунд молчания, взаимно переживаемое чувство, мгновенное осознание близости — всё, чего так недоставало в общении с женщиной, оставшейся снаружи.
— Чувствую себя несносным капризулей.
— Ерунда.
— Такой путь пришлось проделать!
— Мне всё равно нужно было возвращаться. Никаких проблем.
Энтони пытливо вглядывался в глаза Дэна.
— Фантастика — видеть тебя снова, Дэн. Отвратительное слово, но на этот раз оно точно соответствует действительности.
— Я мог бы найти слова и похуже. Или более грустные.
Больной с усмешкой пожал плечами:
— Начинаю извиняться перед всеми подряд. — Он вдруг заговорил неестественно театральным тоном: — «Послушайте, мне ужасно жаль, что приходится говорить об этом, но, как я понимаю, мне конец». Абсурд. — Энтони улыбнулся. — Мы становимся невероятно тщеславны, Дэн. Принимаем сочувствие как нечто само собою разумеющееся. — Он сделал жест рукой. — А сейчас выпей-ка хересу. И извини, что не могу выпить с тобой.
Дэну вовсе не хотелось выпить, да и хереса он не пил уже много лет, но он чувствовал себя неловко, стоя перед Энтони. На столике у двери он увидел поднос с бутылкой «Амонтильядо» и бокалами. Комната была небольшая, но здесь были цветы, книги; над кроватью висела дешёвая репродукция картины Мантеньи «Святой Себастьян»143. Вряд ли это сотрудники больницы повесили здесь картину. В таком намерении было бы гораздо больше сардонического, чем вдохновляющего. Он открыл бутылку и наполнил бокал.
— Джейн позаботилась о тебе?
— Я собираюсь пригласить её в ресторан — пообедать. Если ты не против.
— Она будет в восторге.
Дэн повернулся к Энтони и сделал ещё одну попытку:
— Энтони, я получил строжайшие инструкции не…
— Так изволь их выполнять. — Оба улыбнулись этой прежней язвительности, — Я теперь не испытываю особых болей. Остаюсь в больнице, чтобы избавить Джейн от лишних утомительных забот. Я бываю подчас весьма неделикатен. На клеточном уровне.
— Ну хорошо. Я только…
— То, что ты здесь, говорит гораздо лучше слов. Даже при твоём великолепном умении ими пользоваться. — Энтони говорил по-прежнему быстро, лишь паузы между фразами длились чуть дольше обычного, вот и вся разница.
Дэн поднял бокал:
— Ну что ж — за наше чудесное прошлое.
— Аминь. Теперь иди сюда и сядь рядом.
В палате был ещё один стул — металлический, с пластиковым сиденьем; усевшись, Дэн оказался чуть выше Энтони. Энтони наблюдал за ним пристально, почти жадно, губы его улыбались, руки он засунул в карманы халата. Это обескураживало: в тот первый момент проявилось гораздо больше искреннего чувства, взаимопонимания, чем за целый час пребывания с Джейн. Во всяком случае, хотя бы одно из опасений Дэна оказалось напрасным. Но он понял значение улыбки Энтони из того, что за нею последовало. Улыбка застыла на лице, всё больше и больше превращаясь в маску; то же происходило и с улыбкой Дэна, хотя,
