дорогой я намереваюсь вернуться, с предписанной Вами осторожностью наводя справки; ежели что узнаю, тотчас извещу, в противном случае отпишу из Бристоля.
Сэр, я искренне сожалею, что в настоящее время не могу сообщить нечто более полезное Вам и Вашему досточтимому клиенту.
Имею честь быть Вашим смиреннейшим, верным и покорным разыщиком и слугой,
Сэр,
к сожаленью, затея моя оказалась бесплодной, ибо в городах и селеньях, мною упомянутых в прошлом письме, я не обнаружил никаких следов нашей высокородной особы. Не могу утверждать, что она не воспользовалась сим путем, но за давностью след совершенно остыл. Осмелюсь предположить, что, даже ежели б сия персона путешествовала открыто (а я б имел возможность в той же манере наводить справки), по прошествии столь длительного времени результат вряд ли был бы иным. Полагаю, господина с немым слугой определенно запомнили б, но увы… Барнстапл и Бидефорд всегда многолюдны, а уж в благодатную летнюю пору там не протолкнуться от торговцев ирландской шерстью, полотном, валлийским углем и прочих негоциантов из Тонтона, Тивертона, Эксетера и даже Бристоля.
Пролистав журнал, бидефордский кассир мистер Леверсток подтвердил показанья Вашего свидетеля в том, что в первых числах мая судно «Елизавета-Анна» (хозяин мистер Томас Темпл-форд) отправилось в Бристоль, а балкер «Генриетта» (капитан мистер Джеймс Пэрри) отбыл в Суонси.
Верны и показанья касательно гостиницы «Барбадос», где припомнили свидетеля и его компаньонку, не вызвавших особого интереса своей заурядной историей. После отъезда девицы свидетель похвалялся, что она поехала в Бристоль испросить родительского благословенья на замужество с ним, но боле ничего существенного не сказал.
Сообщаю также, что оставленную им лошадь продали. Хозяин гостиницы считает, что на то был в своем праве, ибо содержал ее еще месяц сверх оплаченного срока. Вернуть деньги он не желает, несмотря на мою угрозу привлечь его к суду и вздернуть за конокрадство. Наглый грубиян, он вполне сего заслуживает, ибо, по словам мистера Леверстока, якшается с контрабандистами. Впрочем, сумма слишком мала, так что дело зависло.
Жду Ваших дальнейших распоряжений, сэр, а также почтительно прилагаю счет моих расходов и заверяю, что Вы всегда можете рассчитывать на Вашего преданного и покорного слугу.
Сэр,
всегда рад поспешествовать знакомцу просвещенного мистера Сондерсона. Я исследовал спекшийся земляной комок, об коем вы спрашиваете моего мненья, но, сколь ни огорчительно, не могу сделать определенного вывода об его происхожденье. Бесспорно, он подвергся сильному нагреву, значительно изменившему его природный состав, что весьма затрудняет химический анализ (даже в прекрасно оборудованной лаборатории); как говорится, огонь создает этакий анаколуф {132}, в коем нарушаются все логические связи элементов, и восстановить их не под силу даже умелому и опытному эксперту. Могу предположить, что перед нагревом почву пропитали неким битумным составом, не сохранившимся в достаточной мере для его точного определенья (фильтрованье успеха не возымело). Великий химик и ученый достопочтенный Роберт Бойль{133} завещал Королевскому научному обществу (членом коего я имею честь состоять) коллекцию минералов и камней, собранных на берегах Асфальтового озера (то бишь Мертвого моря) в Святой земле и, ежели память меня не подводит, чем-то напоминающих представленный образец. Похожие экземпляры находили также на берегах Дегтярного озера, что на испанском острове Тринидад в Вест-Индии. Нечто подобное можно увидеть и там, где при варке смолы толика ее выплеснулась из чана. Возможно, я ошибаюсь, но от представленного огарка исходит запах, не имеющий отношенья к смолам: ни минеральной (как в вышеупомянутых экспонатах), ни древесной, ни растительной. Сэр, ежели б вы снабдили меня образчиком необожженного грунта (каковой, несомненно, есть поблизости), я был бы вам чрезвычайно признателен и более полезен. До сей поры подобных почв на Британских островах не отмечалось, что послужило бы к большой коммерческой выгоде вашего клиента (чье имя мистер Сондерсон не удосужился сообщить).
Ваш покорный слуга,
P. S. В Кембридже я ненадолго, а посему лучше адресоваться по месту моего обитанья в Теддингтон, Мидлсекс.
Ваша светлость, пишу на бегу. Та, кого мы ищем, найдена, хоть сама про то еще не знает. В том никакого сомненья: мой помощник тайком показал ее Джонсу, и тот безоговорочно ее признал. Давеча она вышла за некого Джона Ли, манчестерского кузнеца с Тоуд-лейн, но уже настолько грузна, что муж ее не поспел бы стать отцом ребенка. По слухам, Ли тоже квакер. Человек мой докладывает, что живут они бедно, чуть ли не в погребе; постоянной работы и не имеет, но соседи величают его проповедником. Она ж воплощенье набожной матери семейства. Как сообщал мистер Пигг, родители и сестры ее также обитают в Манчестере. Пусть Ваша светлость не сомневаются, что я немедля туда отправляюсь, и сочтут уважительной причину нынешней краткости Вашего неизменного слуги
Прилагаю копию письма от доктора Хейлза, кто с недавних пор известен как ярый гонитель вредоносных спиртных напитков. Говорят, он превосходный натуралист, правда скорее ботаник, нежели химик. Дружен со своим прихожанином мистером Попом.
~~~
Хлебной коркой насухо подтерев миску, долговязый костлявый человек уставился на женщину, что супротив сидит за выскобленным дощатым столом. Не столь голодная или же более разборчивая в еде, она черпает похлебку, опустив глаза долу, будто в акте насыщенья есть что-то непристойное. Большой очаг не разожжен, и, стало быть, женщина хлебает холодное варево. Пальцы ее, ухватившие деревянную ложку, посинели от холода. Другая рука покоится на хлебном ломте утренней выпечки, словно вбирая последние крохи тепла. На столе ничего, кроме двух мисок, двух обшарпанных оловянных кружек и глиняного кувшина с водой; чуть в стороне лежит большая потрепанная книга в буром кожаном переплете, о содержании которой можно только догадываться, ибо отвалившийся корешок заменен латкой из старой парусины.
Полуподвальная каморка вымощена растрескавшейся плиткой, на входе ступеньки. Открытая дверная фрамуга и два оконца впускают хилый свет взошедшего октябрьского солнца, желанного в столь убогом жилище, где нет половика и даже циновки, а блеклые пятна сырости — единственное украшение голых, недавно побеленных стен. Вся обстановка — стол, два стула и деревянный сундук, под днище которого
