О: Да. Прошу, не злись. Повидала я законников и судей, не зачерствевших душой. Они б не казнили раскаявшуюся девку — мол, прежняя ты нам милее.
В: Этакими проповедями ты б распугала всех клиентов.
О: Жалею, что не распугала.
В: Да уж, пропиталась ты папашиной отравой.
О: Еще и матушкиной. Мы все живем во Христе.
В: Пренебрегая элементарным почтеньем и мирскими сословьями, так, что ль?
О: Нет. Ежели только почтенье и сословье не препятствуют свободе совести.
В: Сие не дает тебе права быть дерзкой.
О: Тогда не замай нашу веру.
В: Мы тратим время. Давай-ка об тебе. Когда вы поженились?
О: Августа второго дня.
В: И супруг из вашей секты?
О: Мы уж не квакеры. Он Пророк.
В: Какой еще пророк?
О: Потомок тех, кто лет пятьдесят назад прибыл к нам из Франции. Их называли «Белые рубашки».
В: Камизары?{135} Разве они еще остались?
О: Нас чуть больше сорока, кто верит в пророчество об скором пришествии Христа.
В: Муж французских кровей, что ль?
О: Нет, англичанин.
В: Родители тож примкнули к пророкам?
О: Да, а еще мой дядя Джон Хокнелл, кто дружен с братом Джеймсом Уордли, нашим старейшиной и учителем.
В: Что, квакерства тебе уж не хватало?
О: Нет, с той поры как узнала об пришествии Христа. Но об Друзьях плохо не скажу. Они добрые люди.
В: Муж знал об твоем позорном прошлом?
О: Да.
В: Знал, что рогат и ведет к алтарю икристую бабу?
О: Его украшали не рога, но христианская доброта.
В: И впрямь святой пророк. Значит, из жалости тебя взял?
О: И по святой любви. Ибо сказал Иисус: «И Я не осуждаю тебя».
В: Не ты ль говорила Джонсу, что зареклась от всякого мужа?
О: В ту пору я не знала, что беременна.
В: Значит, обвенчалась ради ублюдка?
О: Ради души того, кто родится. И своей тоже.
В: Что за союз без истинного супружества?
О: Сего не понимаю.
В: Муж твой наделен плотскими правами?
О: Он довольствуется тем, что имеет.
В: Сие не ответ. Потребно «да» иль «нет»… Чего молчишь?
О: Ответить совесть не велит.
В: Мне надо знать.
О: От меня не узнаешь. И муж, что ждет на улице, не скажет. Зови его.
В: Опять строптивеешь? Отвечай!
О: Про его сиятельство спрашивай что хочешь, на все отвечу. Об сем не скажу.
В: Делаю вывод: олух тебя опекает, но доступ к телу ему заказан, так?
О: Думай как угодно. Что позорнее: мое молчанье иль твой нос, что суется в чужие дела? Говори об той, кем я была, твои вопросы сродни плетям, они заслуженное наказанье за былую мерзость. Но кем я стала — не твоя забота, ничья вообще.
В: Кто тебя обрюхатил?
О: Слуга его сиятельства.
В: Не ошибаешься?
О: В тот месяц других я не имела.
В: Что? Шлюха дала одному мужику?
О: Пришли краски… регулы, а после я уехала из борделя и была только с ним.
В: Разве его сиятельство тобою не пользовались?
О: Нет.
В: Как так — нет? Зачем же они тебя наняли?
О: Для другого.
В: Но ведь в пещере сам Сатана тебя покрыл, не так ли?.. Опять молчишь? Не ты ль рассказывала Джонсу?
О: Я говорила то, во что он поверит.
В: Но правду не открыла?
О: Нет.
В: Соврала?
О: В том — да.
В: Зачем?
О: Чтоб не совался куда не надо. Чтоб самой стать истинной христианкой и покорной дочерью. Вот зачем.
В: Ты не подумала о близких его сиятельства, кто уж отчаялся увидеть сына?
О: Сочувствую их страданью и неведенью.
В: Не ты ль тому причина?
О: На все воля Божья.
В: Но простит ли Он тех, кто постыдно пренебрег христианским долгом?.. Отвечай.
О: Отвечаю: Он простит тех, кто утаил правду, коей никто не поверит.
В: Что значит — никто не поверит?
О: А то и значит. Увидим, поверишь ли ты.
В: Да уж, увидим, голубушка, и не дай тебе бог, чтоб я не поверил. Но так оно и будет, ежели не оставишь свои увертки. Говори, правда ль не знаешь, что сталось с тем, кто наградил тебя пузом?
О: Правда.
В: Клянешься?
О: Да.
В: Ну так я извещу: он мертв.
О: Что?
В: Собственноручно повесился милях в трех от места, где вы расстались.
О: Я не знала.
В: Больше нечего сказать?
О: Да простит ему Господь Иисус его грехи.
