и свежа личиком, как ваша Доркас. А теперь вся из себя француженка, даже имечко ее, коим, чтоб мне сдохнуть, никогда ее не крестили. Вот уж верно, ныне курица — и та фурится. — Голос его обрел жеманность: — Фу ты, ну ты, губки дуты! Такая вот она! Ей-же-ей, любая хозяйка стократ сердечней служанки вроде Луизы. Луиза! Да разве сие имя для англичанки, спрошу я вас! Правда, Дик?
Глухонемой тупо смотрел перед собой.
— Горемыка! Целыми днями терпит ее выкрутасы. Да, парень? — Фартинг кивнул на дверь, за которой скрылась вертихвостка, пальцами изобразил двух всадников на коне и, сморщив нос, опять показал на дверь. Дик ответил равнодушным взглядом. Усач подмигнул хозяину. — Чурбан и то смекалистей, ей- богу!
Однако вскоре глухонемой подошел к Доркас, которая наливала в кувшин воду, согретую по просьбе верхней жилички. Получив кувшин и фаянсовый таз, он даже кивнул в знак благодарности за любезность. Горничная неуверенно глянула на усача:
— Сообразит он, куда нести-то?
— А то! Не сумлевайся! — Фартинг ткнул пальцем в прикрытое веко. — Наш Дик — соколиный глаз! Видит сквозь стены!
— Иди ты!
— Клянусь, душенька! По крайней мере, я еще не встречал никого, кто так любил бы в них пялиться! — Усач подмигнул — мол, шучу.
Мистер Паддикоум выразил удивление тем, что господин держит столь ограниченного в уме слугу. Как же ему приказывать?
Фартинг глянул на дверь и доверительно подался вперед:
— Вот что я вам скажу, мистер Томас: они с хозяином два сапога пара. Свет не видывал столь неразговорчивого джентльмена. Дядюшка уведомил — мол, такого он нраву. Мне-то что, пускай. — Он поднял палец. — Но знайте, с Диком он общается.
— Да как же?
— Знаками, сэр.
— Какими такими знаками?
Откинувшись на стуле, Фартинг ткнул себя пальцем в грудь и вскинул сжатый кулак. Тупой взгляд публики мало чем разнился с откликом глухонемого. Повторив пантомиму, усач разъяснил:
— Подай пуншу!
Доркас прихлопнула ладонью рот, а Фартинг потрепал себя по плечу, затем поднял растопыренную пятерню, к которой приставил палец другой руки, и, выждав, перевел:
— Разбуди точно в шесть.
Далее усач сомкнул ладони, затем сложил их ковшиками и побаюкал перед грудью, после чего выкинул семь пальцев. Зачарованные зрители ждали истолкования.
— В сем — то бишь в сем часов, а не всем кагалом, извиняйте за каламбур, — ждать перед домом леди.
— Понимаю, — неопределенно хмыкнул мистер Паддикоум.
— Да я вам хоть сто, хоть тыщу раз изображу. Наш Дик не такой болван, каким выгладит. Я вот еще кое-что поведаю, сэр. Только между нами. — Стрельнув глазами на дверь, Фартинг зашептал: — Вчерась заночевали мы в Тонтоне, и пришлось мне улечься с Диком, поскольку иного ложа не имелось. Вдруг, не знаю почему, середь ночи просыпаюсь. Гляжу, соседа моего рядом нет. Видать, на свежем воздухе ему вольготней, ну и ладно, мне просторнее, думаю я и вновь налаживаюсь спать. Но тут, мистер Томас, вдруг слышу, будто кто-то во сне бормочет. Слов не разобрать, одно курлыканье. Вот эдак. — Усач прерывисто заклекотал. — Приглядываюсь и вижу: малый в одном исподнем стоит на коленях возле окошка и вроде как молится. Только не Господу нашему Иисусу Христу. Нетушки! Яркой луне, сэр! Прижался мордой к стеклу, сэр, будто хочет вспорхнуть к ночному светилу. Тим, говорю я себе, в тебя летели испанские ядра, ты отбивал боевой сбор, неисчислимо повидал смерть, лихих людей и черта в ступе, но такого не видывал. Ясно как божий день, думаю, у парня лунатический припадок, в любую секунду он может на меня кинуться и порвать в клочья. — Для пущего эффекта выдержав паузу, Фартинг оглядел слушателей. — Не шутейно говорю, любезные, за сотню фунтов не соглашусь еще раз этакое пережить. Да что там сотня — тыщи не возьму!
— А вы б его скрутили!
Фартинг снисходительно усмехнулся:
— По всему, сэр, вам не довелось бывать в Бедламе. А я вот видел, как в припадке плюгавый мужичонка разбросал десяток парней, что твои жеребцы. Луна, мистер Томас, превращает безумца в тигра. Он, как говорится, самого Гектора перегекторит. Силы и ярости в нем, что в двадцати мужиках. А Дик, заметьте, не слабак, даже когда в разуме.
— И что ж вы?
— Лежу как мертвый, сэр, и только нащупываю саблю в изголовье кровати. Какой-нибудь мямля завопил бы «Караул!». Но я, отдам себе должное, не теряю головы, мистер Томас. Вытерпел до конца.
— А что было-то?
— Ну, припадок миновал. Малый снова прыг в постель и храпит себе. Но только не я, клянусь Георгием, о нет! Тим Фартинг знает свой долг. Всю ночь не сомкнул глаз, сидел с клинком наготове, буде припадок повторится. Скажу как на духу, друзья мои: очнись он хоть на миг, я б тотчас его зарубил, Бог свидетель. Наутро обо всем доложил мистеру Брауну. Он обещал переговорить с племянником. А тому хоть бы хны — мол, не тревожьтесь, Дик чудной, но безобидный. — Фартинг откинулся на стуле и пригладил усы. — Однако на сие дело у меня свой взгляд, мистер Томас.
— Уж можно думать.
— А мушкетон всегда под рукой. — Усач глянул на Доркас. — Не пугайся, дорогуша. Фартинг начеку. Здесь лиходей никому не навредит. Там тоже, — добавил он, когда взгляд девушки метнулся к потолку.
— Долго ль спуститься…
Фартинг скрестил руки на груди и языком подпер щеку:
— А вдруг там подыщут ему работенку?
— Какую же? — удивилась девушка.
— Ту, что мужчине не в тягость, детка.
Плотоядный взгляд растолковал намек усача; наконец-то поняв, горничная прикрыла рукой рот. Фартинг повернулся к хозяину:
— Говорю же, мистер Томас, Лондон — рассадник пакости. Служанка лишь обезьянничает госпожу. Нет ей, шалопутной, покоя, доколь не перемерит все срамные наряды. «Коль хозяйка бесстыдно шалит с лакеем, почему ж мне нельзя?» — думает она. И вот днем шпыняет бедолагу, а каждую ночь тащит к себе в постель.
— Довольно, мистер Фартинг! Слышала б моя женушка!..
— Молчу, сэр. Я б не завел сей разговор, не будь малый похотлив, как бесхвостый макак. Девицам вашим следует поостеречься. Давеча он уж было завалил одну, да я, по счастью, оказался рядом и воспрепятствовал мерзавцу. Терпенью конец. Он полагает, что все женщины сластолюбивы, как их праматерь, господи помилуй. Мол, им бы только задрать юбку — ждут не дождутся, чтоб он спустил штаны.
— Удивляюсь, что хозяин не задаст ему хорошую порку.
— Верно сказано, сэр. Очень верно. Однако будет об том. Как говорится, умный с полуслова поймет.
Разговор перешел на другие темы, но минут через десять вернулся глухонемой, и кухню точно обдало холодным сквозняком. Ни на кого не глядя, Дик сел на свое место. Все украдкой на него посматривали, будто выискивая яркие знаки его греховности. Но он вперил голубые глаза в стол, равнодушно ожидая новых унижений.
— Что, душу вытянул?
— Его паству, жилье, церковный совет и донаторов я проклял скопом и раздельно. Вас пригласили завтра отобедать, дабы угостить сим словоблудьем. От вашего имени я дерзнул отказаться.
