время уехать к мужу в Гавр… Когда же эта страшная история забудется, ты снова откроешь свой кабачок, ибо, как ни грустно, это единственный для тебя источник существования. Полагаю, доходы твоего мужа не возросли?
— Ах, мадам, уверяю вас, его положение плачевно как никогда! Война на море похоронила торговлю пряностями… Он ничего не может продать!
Маркиза продолжала:
— Его величество ненавидит дуэлянтов и всех тех, кто слишком легко пускает в ход шпагу. Так как же зовут человека, который убил твоего Эста…?
— Эстафе, крестная, по прозвищу Меченый. — И Миртиль, предвкушая сладость мести, кротко добавила: — Нападавший не скрыл от нас своего имени. Раздавая удары направо и налево, он выкрикивал: Лагардер!
— Лагардер? Король не забудет.
— Я и прежде много слышала об этом головорезе. Говорят, он убил, будучи солдатом, своего капитана, господина де Жевезе… А совсем недавно заколол герцога Мантуанского, если, конечно, верить слухам…
— Это дело было списано в архив, — заметила маркиза. — Оно обсуждалось при мне на Совете. Но это неважно! Повторяю тебе, милая, король не забудет этого Лагардера.
Крестная и крестница с нежностью расцеловались.
Аудиенция была окончена. За окнами раздавались голоса, слышался стук копыт: Людовик XIV приехал завтракать к жене. Во дворе Миртиль увидела, как король выходит из скромной черной кареты без гербов. Его окружало несколько дворян и егерей. Он был бледен и казался очень усталым. Сапоги его были запачканы грязью и кровью.
Направляясь в дом, он заметил Злую Фею и почтительно снял перед ней шляпу. Людовик приветствовал всех женщин: он был самым галантным мужчиной своего королевства.
Ему было в то время около шестидесяти лет, и он был по-прежнему очень красив. Небольшой рост слегка портил его — однако все затмевалось гордостью осанки, безмятежной ясностью облика, гармоничностью сложения и чарующим голосом. Богато одаренный природой, он сумел многого достичь благодаря тому, что строго следил за собой: его отличало изящество без жеманства и величие без высокомерия. Никто не мог превзойти его в обходительности, и даже отказывать он умел с такой любезностью, что зачастую это доставляло просившему удовольствие.
Его считают монархом, склонным к пышности и роскоши, но забывают, что он стремился к блеску ради величия Франции, а сам любил простоту и безыскусственность. В Марли для него не существовало требований этикета. В Сен-Сире он вел себя, как обыкновенный отец семейства.
Людовик Великий воздал должное завтраку, который ему подала госпожа де Ментенон. Он отличался неумеренным аппетитом — не столько по природной склонности, сколько из-за болезни. Король мог жевать с большим трудом: глупцы-дантисты вырвали у него большую часть зубов. Сверх того, он уже несколько лет страдал от солитера. Но больше всего его мучили невежественные врачи, которые постоянно прописывали ему то кровопускания, то клистиры, то промывания желудка.
Любой другой на его месте давно бы отправился в мир иной. Он же сносил все это с величайшим мужеством, ни на секунду не прекращая заниматься своим «королевским ремеслом».
Пока Людовик завтракал, маркиза говорила. Она не упустила ни единой, даже самой мелкой подробности из жизни воспитанниц, которым король оказывал покровительство. Он слушал жену довольно рассеянно. Когда же госпожа де Ментенон стала рассказывать о визите своей крестницы Миртиль, глаза Людовика XIV вспыхнули.
Он сказал с некоторым раздражением:
— Полиция должна, наконец, навести порядок в этих кварталах Парижа! Я сам прослежу за ходом дела. Имя этого дуэлянта известно, мадам?
— Ах, сир! — воскликнула маркиза. — Это опасный человек. Кажется, он убил своего капитана, господина де Жевезе. Ходит слух, что именно он стал виновником гибели герцога Мантуанского и Гвасталльского.
— Имя! — нетерпеливо молвил король.
— Сир, его зовут Анри де Лагардер. Надеюсь, королевский суд будет скорым и правым?
Людовик смотрел на нее с непроницаемым видом бога-олимпийца.
— Мадам, — медленно произнес он, — пока мы не можем что-либо предпринять. Мы не уверены в истинности того, что вам сообщили…
— Сир! — вскричала маркиза в страшном волнении.
— Не тревожьтесь. Вашей вины в том нет. Мы полагаем, что вашим доверием злоупотребили, обманув ваше великодушное сердце… Мы знаем этого Лагардера… — И, помолчав, он добавил: — Благодаря ему и его другу виконту де Варкуру вы видите меня живым, мадам… Не требуйте же от меня скорого и жестокого суда. В настоящий момент этот юноша мчится галопом в расположение Наваррского полка… Только от него зависит, когда он будет возведен в рыцарское звание… Мы полностью доверяем ему.
Госпожа де Ментенон не посмела расспрашивать Людовика. Она знала, что нарушать его волю ни в чем нельзя.
Когда он уехал, она попыталась выведать подробности случившегося у егерей; на следующий день в Версале с большой ловкостью завела разговор о вчерашней охоте с дворянами, которые сопровождали монарха. Все было тщетно: эти господа сами ничего не знали. Вечером маркиза написала крестнице короткое письмо, суть которого сводилась к следующему: «Оставайся в Гавре и ничего не предпринимай; пока мне не удалось добиться ареста этого Лагардера».
XV
ДВЕ ОХОТЫ
В то время как госпожа Миртиль мчалась в карете искать защиты у могущественной крестной, Анри де Лагардер и его новый друг виконт де Варкур, по прозвищу Турмантен, скакали галопом под ненастным небом, на котором, однако, уже проглядывали светлые полосы, что давало основание надеяться на улучшение погоды.
Они возвращались из Дре, где у капитана-флибустьера были дела; проехав Удан, пересекли лес Катр- Пилье и Гатин — и теперь с радостью устремлялись навстречу показавшейся вдали колокольне селения Сен-Сир, где надеялись перекусить и дать передохнуть лошадям.
Это был королевский домен[61] — места, несравненно более лесистые и богатые дичью, нежели в наши дни. Оленей и кабанов здесь было великое множество.
Поэтому два друга нисколько не удивились, заслышав звук рога и увидев, как в нескольких туазах от них через дорогу перелетела свора собак, а за ними проскакало несколько егерей и дворян.
Но тут на лошадь Турмантена напала странная блажь. Возможно, ей доводилось раньше испытать радость скачки за оленем? Или же бешеный гон увлек ее? Кто знает?
Как бы то ни было, она ринулась в лес, закусив удила, а за ней помчался конь Анри, возбужденный лаем собак, криками егерей и звуками рога.
Сколь ни искусны были всадники, они ничего не могли поделать с лошадьми, которые неслись, как безумные, пытаясь догнать свору. Оба едва успевали уворачиваться от хлещущих наотмашь ветвей и с трудом удерживались в седле.
Осознав бесполезность своих усилий, они решили предоставить лошадям полную свободу, пока те не выбьются из сил.
Олень бежал по направлению к Трапу, где надеялся избегнуть ожидавшей его участи, переплыв через пруд. В какой-то момент собаки потеряли след: свора разбилась надвое; одни псы бросились в сторону Гиянкура, а другие помчались к Нофлю.
Охотники в свою очередь разделились и вскоре исчезли в густом лесу. Воспользовавшись секундным замешательством лошади, Гастон натянул поводья.
— Поворачиваем, — сказал он Анри, — здесь нам делать нечего. Вернемся на версальскую дорогу.
Это было легче сказать, чем сделать. Из-за нелепой скачки по лесу молодые люди оказались в местах, совершенно им незнакомых.
— Дьявол меня побери, если я знаю, где мы находимся! — с раздражением молвил виконт. — Надо же
