— Ваша светлость/— сказал горбун, — позвольте обратиться к вам с просьбой. Вы, безусловно, занимаете слишком высокое положение, чтобы играть со мною. Если человеку говорят: «Беги», то перед этим ноги ему не связывают. В моем деле первое условие успеха — это уединенность. Где вы видали, чтобы женщина растаяла, когда на нее устремлены любопытные взоры? Согласитесь, это невозможно.
— Он прав! — хором подтвердили сотрапезника
— Все эти люди ее пугают, — продолжал Эзоп II, — и даже я не вполне свободен. Ведь нежный, страстный, чарующий возлюбленный всегда немного смешон. Как найти слова, которые опьянят слабую женщину, если ты находишься перед насмешливыми зрителями?
Маленький человечек, говоривший заносчиво и хвастливо, уперший одну руку в бедро, а другою теребивший жабо, был и вправду смешон. Если бы не угрюмая атмосфера, царившая в эту ночь в домике Гонзаго, смеху было бы предостаточно.
Кое-кто все же улыбнулся, а Навайль обратился к Гонзаго:
— Исполните его просьбу, ваша светлость.
— А чего он хочет? — осведомился Гонзаго, который был рассеян и озабочен.
— Чтобы вы оставили меня с невестой наедине, — ответил горбун. — Я прошу только пять минут, чтобы победить отвращение этого очаровательного ребенка.
— Пять минут! — послышались возгласы. — Вот это да! Ваша светлость, вы не должны отказать ему в этом!
Гонзаго молчал. Внезапно горбун подскочил к нему и шепнул на ухо:
— Ваша светлость, за нами наблюдают. Вы убили бы на месте того, кто выдал бы вас так, как вы сами себя выдаете.
— Благодарна мой друг, — с изменившимся лицом ответил принц, — пожалуй, ты прав. Нам нужно будет с тобой посчитаться, притом по-крупному, и я полагаю, что ты умрешь знатным вельможей.
Затем, обращаясь к остальным, он продолжал:
— Господа, я подумал о вас. Этой ночью нам с вами досталось изрядно. Завтра, по всей видимости, все будет уже позади, поэтому жаль было бы сесть на мель у входа в гавань. Простите мою рассеянность и следуйте за мной.
На лице принца появилась деланная улыбка. Все физиономии прояснились.
— Не будем уходить слишком далеко, — защебетали дамы. — Хотелось бы на все это посмотреть.
— На галерею! — решил Носе. — И оставим дверь приоткрытой.
— За дело, Иона! Поле битвы свободно!
— Превзойди сам себя, горбун! Мы даем тебе даже не пять минут, а десять, но будем следить с часами в руках!
— Господа, — произнес Ориоль, — делайте ставки. Тогда играли на все и по любому поводу. На Эзопа — он же Иона — поставили один против ста.
Проходя мимо Плюмажа и Галунье, Гонзаго спросил:
— Вы согласны вернуться в Испанию за приличную сумму?
— Мы сделаем все, как прикажет ваша светлость, — ответили храбрецы.
— Далеко не уходите, — бросил принц и смешался с толпой приверженцев.
Плюмаж и Галунье и не подумали последовать его примеру.
Когда все вышли из залы, горбун повернулся к двери на галерею, в которой виднелись головы любопытных, выстроившихся аж в три ряда. <
— Прекрасно! — игриво проговорил он. — Очень хорошо, так вы не будете мне мешать. Не ставьте слишком много против меня и поглядывайте на часы. Да, я кое-что забыл, — вдруг сказал он, направляясь через залу к галерее. — Где его светлость?
— Я здесь, — отозвался Гонзаго. — В чем дело?
— Нет ли у вас под рукой нотариуса? — с неописуемой серьезностью спросил горбун.
Тут уж никто не выдержал. Галерея затряслась от хохота.
— Хорошо смеется тот, кто смеется последним, — пробормотал Эзоп II.
Без каких-либо признаков раздражения Гонзаго ответил:
— Давай поскорее, друг мой, и не беспокойся. У меня в комнате ждет королевский нотариус.
Горбун поклонился и возвратился к двум девушкам. Донья Крус смотрела на него с известным испугом. Глаза Авроры были закрыты. Горбун встал на колени перед ее креслом. Вместо того чтобы наблюдать за представлением, имевшим такой большой успех у его приверженцев, Гонзаго прохаживался неподалеку под руку с Перолем. Вскоре они облокотились о перила в самом конце галереи.
— Из Испании можно вернуться, — сказал Пероль.
— В Испании умирают так же, как в Париже, — тихо проговорил Гонзаго.
После короткого молчания он продолжал:
— Здесь возможность уже упущена. Женщины могут обо всем догадаться. Да и донья Крус разболтает.
— Шаверни… — начал Пероль.
— Этот будет молчать, — оборвал его Гонзаго.
Стоя в темноте, они обменялись взглядами, и Пероль больше ни о чем спрашивать не стал.
— Нужно, — продолжал Гонзаго, — чтобы, выйдя отсюда, она была свободна, совершенно свободна… до первого поворота.
Внезапно Пероль нагнулся и стал к чему-то прислушиваться.
— Это проходит караул, — объяснил Гонзаго.
Снаружи послышался звон оружия. Но его тут же заглушил шум, поднявшийся на галерее.
— Поразительно! — воскликнул кто-то. — Это удивительно!
— Неужто нам мерещится? Да что же он ей говорит, черт возьми!
— Силы небесные! — заметила Нивель. — Неужели так трудно догадаться? Он рассказывает, сколько у него акций и каких.
— Вы посмотрите, что делается! — воскликнул Навайль. — Кто там ставил сто к одному?
— Никто, — отозвался Ориоль. — Самое большее пятьдесят. Хочешь двадцать пять?
— Ну уж нет! Смотрите! Смотрите!
Горбун все еще стоял на коленях перед креслом Авроры. Донья Крус встала между ними, но горбун отстранил ее рукой и сказал:
— Не нужно.
Эти два слова он произнес довольно тихо. Но голос его был до такой степени непохож на прежний, что донья Крус, широко раскрыв глаза, невольно попятилась. Вместо резкого и скрипучего, к которому все уже привыкли, голос горбуна зазвучал по-мужски, стал мягким, приятным и глубоким. И тут горбун произнес имя Авроры. Цыганка почувствовала, как девушка слегка вздрогнула в ее объятиях. Затем донья Крус услышала тихие слова, произнесенные Авророй:
— Я грежу!
— Аврора! — все так же стоя на коленях, повторил горбун.
Девушка спрятала лицо в ладони. Крупные слезы покатились по ее дрожащим пальцам. Тем, кто смотрел через приоткрытую дверь на донью Крус, казалось, что они присутствуют при каком-то колдовстве. Цыганка стояла, откинув голову назад, раскрыв рот и пристально глядя в одну точку.
— Клянусь небом! — воскликнул Навайль. — Чудеса да и только!
— Тс-с! Смотрите! Ее словно притягивает непреодолимая сила.
— У горбуна есть какой-то талисман, он зачаровал ее!
Одна Нивель знала точно, как называются эти чары и талисманы. Эта хорошенькая девушка, имевшая обо всем свое мнение, верила лишь в сверхъестественную силу голубых акций.
Стоявшие у двери подметили верно Аврора невольно склонилась в ту сторону, откуда доносился звавший ее голос.
— Я грежу! Грежу! — всхлипывая, лепетала она. — Это ужасно! Я же знаю, что его больше нет!
— Аврора! — третий раз повторил горбун.
Донья Крус хотела что-то сказать, но он жестом велел ей этого не делать.
— Не поворачивайте голову, — тихо сказал он мадемуазель де Невер, — мы с вами на краю пропасти,
