– Не бойтесь ничего, прошу вас, – прошептал он.
– Я не боюсь, – пролепетала она. – Мне просто очень холодно.
– Дело почти сделано… Еще несколько минут… Сейчас я пойду за вашей подругой.
Он поднялся наверх и, подхватив донью Крус, уже сидевшую на краю колодца, вновь стал с теми же предосторожностями спускаться ко входу в подземелье.
Но прежде чем они успели исчезнуть в таинственной глубине колодца, луна в третий раз осветила ярким светом сад.
Пейроль, очнувшись, сумел отползти от стены и укрылся возле тех самых кустов, где скрывался его враг. Здесь он свалился без сил, полумертвый, изнемогающий от боли в горле и от ушибов, но – в полном сознании.
Он слышал все, что говорили Антонио и цыганка, и понял, что беглецы собираются спастись подземным ходом.
Но где этот ход? Куда они спустятся? Он ничего не знал, потому что ничего не мог увидеть.
И вот луна выдала их тайну… Он сумел разглядеть колодец и отчетливо увидел лицо Флор…
Однако, она заслоняла от него фигуру своего спасителя… Кто был этот человек?
Ветер разогнал облака, и весь сад был теперь как на ладони перед фактотумом принца Гонзага.
«Где они прошли, там и мы пройдем, – думал он. – Только одному человеку под силу задержать нас в этой мышеловке… Гонзага может спать спокойно, имея такого верного слугу, как я! Но ему придется дорого заплатить мне за эту услугу…»
Понимая, что здесь больше делать нечего, он снова пополз по мокрой траве. При каждом движении его пронзала боль и жалобный стон вырывался из груди…
Однако он видел теперь заветную дверь, до которой уже не чаял добраться. Он страдал от холода, зубы у него стучали, и его била дрожь, но он продолжал ползти… Больше всего его страшила мысль, что он потеряет сознание… Этого нельзя было допустить! Если он свалится без чувств, Гонзага со своей свитой так и будут спать, не ведая, что «живой выкуп» – как он именовал мадемуазель де Невер – ускользнул от него.
Дверь была совсем близко… Еще немного! Сейчас он схватится за ручку и откроет ее, чего бы это ему ни стоило!
От радости он переоценил свои силы и, приподнявшись излишне резко, рухнул на землю без чувств.
VIII. ПУТЕШЕСТВИЕ ПОД ЗЕМЛЕЙ
Хасинта, сидя в общем зале, прислушивалась к тому, что происходит в саду, и молилась про себя.
Несколько раз она даже опускалась на колени, молитвенно сложив руки и подняв к небесам прекрасное одухотворенное лицо.
При взгляде на нее никто бы не подумал, что всего два часа назад эта женщина пила наравне с парижскими развратниками и, обнажив грудь, пела дикую баскскую песню.
Ибо ей пришлось сыграть роль в этой гнусной комедии, предназначенной для негодяев. Хозяйка постоялого двора, которую в Байонне уважали все от мала до велика, будь то знатный вельможа или нищий оборванец, честный торговец или бандит, сегодня вечером вела себя, как девка из притона! Для этого ей потребовалось все ее мужество, потому что за свою отвагу она могла бы дорого заплатить – возможно, даже самой жизнью, лишь бы уберечься от позора…
Теперь она вновь была Хасинтой-басконкой – нежной и гордой, стыдливой, бесстрашной и набожной, как все женщины ее страны. И она была счастлива, оттого что совершила доброе дело. Но тревога не покидала ее.
– Что с ними? – спрашивала она себя. – Добрались ли они до подземелья, не помешало ли им что- нибудь? Эти бедные девушки могут до полусмерти испугаться подземелья… Ведь я и сама никогда не пользуюсь этой дорогой, когда мне нужно попасть в горы.
Из соседней комнаты доносились звучный храп и пьяная икота. От запаха вина и пота басконку начинало тошнить.
– Во всяком случае, от этих уже нет никакого толка, и их можно не опасаться, – промолвила она. – Нажрались, как свиньи, и валяются в собственной блевотине, а птички тем временем упорхнули! Господь простит мне грехи на моем смертном одре за то, что я сделала для них.
Подобно всем женщинам своего народа, она была пылкой и нетерпеливой, а уж любопытство присуще слабому полу повсеместно. С трудом удерживая себя в зале, она томилась и вертелась, словно на горячих углях, и, наконец не выдержав, вскочила и стала на цыпочках подниматься по лестнице на второй этаж.
Комната Авроры и доньи Крус была пуста. В подсвечнике догорала свеча, отбрасывая неяркие блики на бедную обстановку.
Прекрасная трактирщица подошла к окну. Из сада не доносилось ни единого звука.
– Слава тебе, Господи! – сказала она. – Пока все идет хорошо… Они уже в подземелье…
Она подумала было забрать с собой веревочную лестницу, но вовремя спохватилась: утром ее могли бы обвинить, что она сама открыла пленницам дверь. Пусть все остается, как было: тогда подозрение падет на неизвестного сообщника, который сумел передать девушкам все необходимое для побега. Она же останется совершенно ни при чем и, если посмеют ее обвинить, сможет разыграть оскорбленную невинность…
Итак, она затушила свечу, и без того почти погасшую, и спустилась вниз, не помня себя от радости.
Но прежде чем уйти в общую комнату, чтобы там дождаться рассвета, она решила еще раз взглянуть на парижан, которых ей удалось споить, хотя, возможно, они опьянели бы и без помощи снотворного,
