подмешанного в их вино.
В зале царил хаос… Гости лежали там, где их сморил сон… Она едва не наступила на чью-то руку. Все были мертвецки пьяны.
Все? Нет, одного недоставало! Хасинта вздрогнула, обнаружив это… Кто же это был? И куда он делся?
Басконка еще раз лихорадочно пересчитала спящих… Может быть, кто-то свалился под стол? Она нагнулась и отвернула скатерть, но никого не обнаружила… Затем стала переворачивать тех, кто спал, уткнувшись носом в пол… Ужасная тревога овладела ее душой, и она со страхом поняла, что все планы рушатся… Слишком рано она позволила себе успокоиться!
Басконка нигде не увидела сухощавой фигуры Пейроля – человека, которого она хорошо знала и опасалась больше всех, даже больше, чем самого принца Гонзага… Всех прочих не ставила ни во что, считая их простыми подручными.
Между тем действие снотворного вот-вот должно было кончиться. Близился рассвет… Скоро спящие проснутся.
Куда делся этот Пейроль?
Она побежала на кухню, затем внимательно обследовала общую комнату, осмотрев все углы… Никого не было. Дверь, выходившая на улицу, была все так же закрыта на засов – отсюда никто не мог выйти…
Внезапно она услышала удары, доносившиеся из кухни, – кто-то стучал в дверь, выходившую в сад… сначала слабо, а затем все сильнее и сильнее. Кто же мог там быть, кроме Пейроля?
«Значит, он в саду! – подумала она. – Но тогда он все видел и все слышал… Почему же он не открывает, а стучит? Не может? Неужели ранен?»
Она стояла неподвижно, не отрывая взгляда от двери.
«Если он ранен, – пронеслось в ее голове, – значит, он дрался, дрался с моим братом! Неужели он убил Антонио? А потом обратил свою шпагу против двух беззащитных девочек? А я ничего не знала! Какая же драма разыгралась там?»
Удары зазвучали с удвоенной силой. Она скрипнула зубами и сжала кулаки, а затем в руке ее блеснул каталонский кинжал.
Но глаза ее сверкали ярче тысячи кинжалов.
– Если те не проснутся, – прошептала она, – и если это действительно Пейроль…
Она подошла к двери и протянула руку, чтобы отворить ее…
То было уже третье преображение Хасинты: женщина, только что возносившая молитву Богу, приняла твердое решение и в эту минуту больше всего походила на Юдифь у палатки Олоферна: она готова была убить врага!
– Кто это так сильно стучит и не дает нам спать? – раздался вдруг чей-то голос за ее спиной. – И отчего вы держите в руках кинжал, красавица моя? Сразу видно, что к вам не так-то просто ворваться и вы умеете охранять покой ваших гостей!
Она стремительно обернулась с намерением нанести удар, но вовремя опомнилась.
К ней подходил, зевая и потягиваясь, Гонзага.
– Черт возьми! – продолжал он. – Я спал недурно… Эй, вы! Поднимайтесь! Петух уже пропел и пришел ломиться в нашу дверь.
Монтобер, Носе и Лавалад приподнялись, глядя на принца осоловелыми глазами. Барон фон Бац, Ориоль и Таранн продолжали храпеть.
В дверь снова начали стучать.
– А где же Пейроль? – спросил Гонзага.
– Дьявольщина! – воскликнул Монтобер. – Неужели ему удалось забраться в постель хозяйки? Шустрый малый! Разрешите мне разбудить его… Уж я постараюсь, чтобы он это запомнил!
Хасинта, вновь сунув за пояс кинжал, смерила мужчин презрительным взглядом.
– Возможно, именно он стучит в дверь, – сказала она. – Если так, то матрасом ему служила земля… Откройте и посмотрите! .
Гонзага толкнул дверь и увидел лежащего на пороге интенданта, бледного, ободранного и избитого… В руках он держал шпагу: это ее эфесом он так долго колотил в деревянную створку.
– Что все это значит? – спросил Гонзага, нахмурив брови.
– Это значит, что мадемуазель де Невер и донья Крус бежали, – с усилием произнес фактотум, – и вы, возможно, никогда их больше не увидите!
– Бежали? Ты бредишь, Пейроль? А ну, рассказывай все по порядку…
Но интендант вновь уткнулся лицом в порог, безгласный и неподвижный. Его поспешно внесли в дом, и Гонзага собственноручно влил ему в рот несколько капель вина. Все было тщетно!
Теперь все приспешники принца стояли на ногах, и никто не думал шутить. На опухших лицах все явственнее читалась тревога… Пейроль не подавал признаков жизни, а молодые дворяне недоуменно переглядывались: из слов интенданта было ясно только одно – девушкам каким-то образом удалось ус кользнуть.
Филипп Мантуанский мрачно посмотрел на басконку. Но та ничем не выдала себя – ни один мускул не дрогнул на ее лице. Затем она заговорила уверенным тоном – и в ее звучном голосе не слышалось ни малейшего волнения:
