В то же самое время обесценились синенькие акции Лоу, которые эти девицы пригоршнями черпали из бумажников своих приятелей. И танцовщицы затаили обиду. Не за эти ли акции они отдавались (вернее сказать, продавались)? А теперь, значит, все пошло прахом: и сбережения и любовь? Итак, в Опере было решено, что все мужчины подлецы. Никогда прежде эти красотки не блистали такой добродетелью. Справиться с нею помогло бы чистое золото, – но золота стало не сыскать днем с огнем во всей Франции. А без золота любовь стала балеринам несносна. Они не подпускали близко новых ухажеров с тощими кошельками и развлекались как могли, сами по себе.
Ушли в прошлое шумные пиры в Версале и Во-де-Серне, где богатые и знатные поклонники щедро расшвыривали монеты. Их сменили скромные пикники-девичники где-нибудь под самым Парижем. Распорядительницей пикников выбрали Нивель. В этот раз бывшая дочь Миссисипи и ее товарки не побрезговали провести день на берегу грязной Монмартрской канавы.
– Немножко воображения, – говорила она, – и разницы не почувствуете. Вон те мальчишки в лужах – чем вам не дикари?
Итак, две наемных кареты доставили компанию в Лагранж-Бательер. Балерины бегали по всей округе, заходили в трактиры, хохотали, шептались, болтали…
Под вечер пухленькая Сидализа совсем опухла. Ее затолкали в карету, и она захрапела, как дюжина нюрнбергских подмастерьев. Если бы в таком состоянии была она одна, ее подруги только посмеялись бы. Но им стало совсем не смешно, когда они увидели, что один из кучеров тоже мертвецки пьян – и, тем не менее, решительно уселся на козлы. Не успев тронуться с места, карета перевернулась и вывалила пять девиц, в том числе Нивель, Флери и Сидализу, в вонючую лужу. Прогулка обещала кончиться дурно. Девицы совсем немузыкально завизжали, завопили – и, наконец, выбрались из-под кареты, благоухая отнюдь не розами.
Виновник несчастья поднял лошадей и карету, получив при этом несколько оплеух – весьма ощутимых, хоть и данных нежными ручками. Затем он объявил: ехать нельзя – ось сломана. Сначала надо хоть как-то ее починить. Пока он перевязывал ось веревками – не слишком, впрочем, надежно, – начало темнеть. Над болотами поднялся густой туман.
Другой кучер успел отвести вторую половину компании в Париж и вернуться обратно. Но Нивель, разозлившись, что платье испорчено, а те, кто остался целым и невредимым, над ней потешаются, наотрез отказалась садиться в эту карету. Все остальные пострадавшие ее поддержали.
Между тем элементарнейшая осторожность требовала торопиться. Вскоре и сами балерины начали умолять об этом кучера: в сумерках заскользили весьма подозрительные тени. Но кучер не спешил. Он все еще не протрезвел, да и щека у него горела, а он был из тех людей, что любят колотить женщин и не любят, когда женщины колотят их. Наконец он сказал:
– Что ж, попробуем, пожалуй, поехать.
– И поскорей! – прикрикнула Нивель.
– Ну уж нет, хворостиночка моя, – галантно отвечал возница. – Шагом поедем, а то до Парижа не доберемся.
Поломанная карета кое-как потащилась к городу; следом за ней ехала исправная. Луны за туманом не было видно, а фонари отсутствовали.
Меж тем в темноте шныряло все больше черных фигур. Некоторые подходили к самой карете и заглядывали в окошко; вид у незнакомцев был самый недружелюбный.
Кое-кто из балерин отличался храбростью, но таких нашлось немного. Все остальные дрожали, стонали и клялись никогда (если, конечно, удастся выпутаться из этой переделки живыми) не возвращаться более в Лагранж-Бательер. Оружия у них не было – да они и обращаться с ним не умели. Один кучер защитить их не сможет, другой же казался трусоватым: скорее всего, он первым делом позаботится о собственном спасении, погонит лошадей наугад – и опрокинет карету, чего доброго, в какую-нибудь яму, а то и в большую канаву. Как тут не испугаться!
И страхи девушек были не напрасны. От долгого двукратного свиста кровь у них в жилах заледенела. В тот же миг откуда-то явилась дюжина молодцов: одни повисли на постромках, другие вскочили на подножки карет.
– Для начала, девочки, отдавайте кошельки, а там видно будет, – сказал один из бандитов.
– Чистокровные сучки! – засмеялся другой так, что у балерин мурашки по спине побежали. – Вон, глядь, какая кожица нежная.
– Ничего, – отозвался третий, – поспят сегодня и без перин.
– Сидализа приоткрыла глаза и пробормотала:
– Ну, что тут за шум? Поспать спокойно не дадут!
– На свой манер эта толстушка тоже была бесстрашна.
У всех девиц от страха перехватило горло – одна только Нивель нашла в себе силы позвать:
– На помощь! Женщин грабят!
Широкая ладонь зажала прима-балерине рот; ее бросили на сиденье и в один миг связали собственными юбками. Бандиты принялись неторопливо шарить по карманам и за корсажами своих жертв; прикосновения их рук очень мало походили на те, к которым привыкли наши девицы… Но недолгой была радость победителей.
Луна пробилась, наконец, сквозь туман и осветила поле – хотя и очень тусклым светом. Внезапно дамы в карете услышали предсмертный вопль, потом еще один; и в тот же миг кто-то громогласно прокричал:
– Дьявол меня раздери! Здесь бал-маскарад, я так понимаю? Спокойно, красавицы, мы уже тут!
Два разбойника слетели с подножки и валялись на земле с ранами в боку. Еще несколько человек поспешили убежать. Остальным было жалко упустить добычу – они вступили в бой.
Итак, против Кокардаса с Паспуалем, которым по дороге в «Клоповник» весьма кстати представился случай поразмяться, оставалось с полдюжины противников.
