Лили протянула ему руку – в первый раз за все время. Казалось, стоило присмотреться – и можно было увидеть, как сильно заколотилось под курткой сердце бедного малого.
– Вы ее очень любили, – сказала она. – Ради нее вы и меня пожалели.
– Ради нее и ради вас, – с живостью возразил Медор. Но тут же осекся и добавил:
– Да, верно, я ее очень любил, это ради нее.
На этом разговор иссяк. Глорьетта вновь занялась своим делом.
Через несколько минут она подошла к Медору, который, усевшись у двери, погрузился в размышления. В руках она благоговейно сжимала маленькие башмачки.
– Смотрите, что я нашла, – сказала она, сияя от радости. – Я надела их ей в тот день, когда ее крестили.
И она стал рассказывать о крещении с той многословностью, с какой всегда повествовала о Королеве- Малютке.
– В этот день ее отец был так счастлив, – со вздохом закончила она.
Лили никогда не упоминала об отце Королевы-Малютки; хотя Медор догадался, кто он: это был человек, живший в замке Монсо в Блере, возле Тура.
Бедный малый не проронил ни слова, Лили же продолжала:
– Наверное, он умер, раз не отвечает мне. У него было доброе сердце, и девочку он обожал.
– Возможно, он отправился в путешествие? – предположил безупречный Медор, не без удивления обнаружив, что ему неприятно защищать отца Жюстины.
– Или же я плохо написала, – подумала вслух Глорьетта. – У меня не было сил на длинное письмо, слишком дрожали руки. Надо бы вспомнить…
Она прижала ладони ко лбу, а затем прошептала:
– Да, да, я написала так: «Дорогой Жюстен, наша малышка потерялась, ее украли у меня, приезжай скорее, мне нужна помощь». Этого мало?
– О! – промолвил Медор. – Если бы я был на краю света или лежал на смертном одре…
Он не закончил фразу. Глорьетта вновь заговорила, не обратив внимания на его слова и обращаясь к самой себе:
– Да, этого было мало, мне надо было прибавить: «Я вовсе не собираюсь удерживать Вас. Как только мы найдем ребенка, Вы вольны делать все, что Вам хочется».
– Вы его очень любите? – спросил, не утерпев, Медор.
Лили посмотрела на него.
– Не знаю, – ответила она. – Это ее отец.
Она поцеловала крохотные башмачки и стала подыскивать им место на алтаре. Но вскоре добавила:
– Должно быть, о ней идут разговоры в Ботаническом саду. Сегодня ночью я подумала: ведь мамаша Нобле каждый день приходит к дереву со своими малышами; ей сообщают все новости, все слухи… Не обратиться ли вам к мамаше Нобле?
Медор уже вскочил на ноги. Надев свой картуз, он выбежал за дверь и вихрем помчался по лестнице.
– Хотя, – продолжала Лили, и взор ее потух, – мамаша Нобле добрая старуха и не стала бы меня томить… Если бы она что-то узнала, то сама пришла бы ко мне…
– Две недели! – оборвала она себя. – Боже мой, Боже мой! Уже две недели ее нет со мной!
Она упала на стул возле колыбели и застыла в оцепенении, сложив руки на коленях.
Она была изумительно красива: роскошные, рассыпавшиеся в беспорядке кудри обрамляли бледное до прозрачности лицо; благодаря невольному посту глаза стали еще больше; даже в безнадежности ее улыбки было нечто невыразимо трогательное и обаятельное. Над ней витал тот ореол кроткого страдания, который заставляет благоговейно взирать на Матерь всех слез.
Довольно долго она сидела в безмолвии, погрузившись в свои неизменные грезы – грезы, напоминавшие о печальном счастье минувших дней.
Близился вечер. На лестнице раздались шаги.
– Уже! – сказала она, думая, что возвращается Медор.
Но едва было произнесено это слово, как она вытянула вперед свои изящные руки, а на щеках ее появился слабый румянец.
Широко раскрыв глаза, она прошептала:
– Это не Медор. Неужели это…
И с губ ее, порозовевших от радости, сильнее которой не бывает, ибо вызвана она появлением того, кого уже перестали ждать, слетело имя Жюстена.
Она вскочила, обретя силы в надежде – такой великой надежде, которая почти равна уверенности. Это был Жюстен, а вместе с Жюстеном Королеву-Малютку можно будет отыскать очень скоро!
В дверь постучали.
– Войдите!
