опустился не сгибаясь. На белом его кителе не заметно было ни одной складки. Сейчас же, как только Вера Никандровна села, он заявил, вытачивая раз навсегда отобранные слова:
— Его превосходительство господин прокурор палаты наложил на вашей просьбе резолюцию: отказать ввиду отсутствия основания для смягчения меры пресечения.
Он взглянул на Извекову. Она молчала, немного побледнев.
— Вы имеете что-нибудь спросить?
— Совсем? Окончательно?
— Вы просили об освобождении вашего сына из-под стражи на поручительство, указав основанием болезнь. Основание отсутствует. Ваш сын здоров.
— Окончательно? — тихо повторила Вера Никандровна.
— То есть что — окончательно? Сейчас он здоров. Если заболеет, основание, очевидно, возникнет.
— Я хочу знать — неужели больше никакой надежды?
— Содержание под стражей остаётся в силе до конца судебного следствия и приговора по делу.
— Но как же теперь быть? — сказала она с беспомощной простотой.
— Можете просить об освобождении под залог.
— Да? — всколыхнулась и вся как-то затрепетала Вера Никандровна. — Но как, как это сделать, будьте добры?!
— Прошением на имя его превосходительства.
— Нет, я хочу сказать, — ведь это же деньги?
— Денежный залог.
— Я понимаю. Но я хочу спросить — сколько? Сколько надо денег?
— Сумма залога будет определена, если его превосходительство найдёт возможным смягчить меру пресечения.
— Но я ведь должна знать — что это такое? Сколько надо денег? Несколько сот рублей или, может быть, тысячу?
— Я могу сказать только на основании прецедентов, ничего не предопределяя. Несколько тысяч. В практике — редко более десяти.
— Позвольте, — сказала Вера Никандровна, детски-изумлённо улыбаясь и вздёргивая морщинки на лбу, — откуда же я могу взять? Ведь у меня нет.
Товарищ прокурора снова приподнялся:
— Вы извините, но вопрос настолько личный, касающийся, собственно, только вас, что я…
Он скупо развёл руки, одновременно наклонив голову.
— Благодарю вас, благодарю, — с прихваченным дыханием сказала Вера Никандровна и маленькими, частыми шагами ушла из кабинета.
Лиза дожидалась у самого входа в канцелярию. Они миновали арестанта со стражником, уже не заметив их наблюдающих чужих глаз. Пастухов куда-то исчез. Диван заняли новые люди.
Во дворе было много света. Растерянно брели в небе отставшие от толпы некучные облака. Их яркой белизне вторили на земле перепачканные мелом бочки, носилки, огромный ящик с разведённой бирюзовой известью. Убелённые с головы до ног маляры пылили алебастром, занимаясь своей стряпнёй. Рядом лежал невысокими штабелями тёс. Дойдя до него, Вера Никандровна и Лиза сели на доски, как будто раньше сговорившись.
В их молчании, не нарушенном ни одним звуком, заключалась остро угадываемая друг в друге боязнь признаться, что произошла решительная, возможно, непоправимая перемена в судьбе дела, ради которого они сюда пришли. Они мучились молчанием и всё-таки безмолвствовали, не зная, как лучше в эту минуту пощадить друг друга. Белая пыль тонко окутывала их, они глотали её, но даже не думали подвинуться в сторону, уйти со двора, подальше от этого дома, точно приковавшего к себе все их ожидания. Они глядели на бесстрастный фасад с прямыми линиями окон, рассаженных одинаковыми простенками, но вряд ли отдавали себе отчёт — куда смотрят, так же как не понимали — зачем сидят в пыли.
— Эй, барышни, попортим шляпки! — с удовольствием крикнул весёлый маляр, вывалив мешок извести в ящик и отскочив от густой белой тучи.
Словно внезапно разбуженная, Лиза спросила:
— Что-нибудь случилось?
— Нет-нет, — тотчас отозвалась Вера Никандровна, — наоборот. Наоборот! Мне сказали — он совершенно здоров. Слава богу.
— А как же просьба?.. Его не отпустят?
— Кирилла? Нет. То есть его отпустят, непременно отпустят, но только не так… не на поруки, а под залог. Понимаешь?
— Под залог? А что же надо заложить?
— Нет, ты не так понимаешь. Ничего не надо заложить. Или — нет. Надо заложить деньги. Дать, внести сколько-нибудь… некоторую сумму. И тогда его отпустят, понимаешь?
— Его отпустят за деньги?
— Ну да. Надо внести деньги. Потом их, конечно, вернут назад. Понимаешь? Когда его совсем оправдают.
— А зачем же вносить, если их потом всё равно вернут?
— Не всё равно. А только если… когда его оправдают. Ну, как ты не понимаешь! Ну, залог, понимаешь?
— Понимаю, — сказала Лиза чуть-чуть испуганно и с обидой. — Я понимаю. Значит — только пока временно.
— Ну да — пока.
— А за сколько его согласны отпустить?
— Да вовсе не согласны, — раздражённо воскликнула Вера Никандровна и вдруг обняла Лизу и прижалась щекой к её щеке. — Ну, ты прости меня, милая, прости. Ну, это — такая форма.
— Да я же говорю, что понимаю, что это — форма, — с ещё большей обидой, но в то же время растроганно ответила Лиза, почувствовав, как защипало в глазах.
Почти сразу они заговорили необычайно трезво, сосредоточенно.
— Надо написать прошение, — сказала Извекова, — и главное, подумать, откуда взять денег.
— Ну, давайте подумаем.
— Да. У меня есть некоторые вещи. Очень хорошие. Можно отнести в ломбард. И кое-что продать. Есть обручальные кольца…
— Я тоже могу дать кольцо. У меня — с аквамарином. Я всё равно не ношу, и дома не узнают, — торопясь, сказала Лиза. — А потом ведь можно будет выкупить?
— Конечно, — подтвердила Извекова. — Но это всё-таки очень мало.
— А сколько нужно?
— Надо довольно много. Господи! Что я говорю! — с неожиданным отчаянием вскрикнула Вера Никандровна.
Она облокотилась на колени, согнувшись, охватив голову затрясшимися руками.
— Ведь надо много, много тысяч! Где, где их взять, боже мой?!
— Ну, не волнуйтесь, — слабеньким голоском остановила Лиза, — давайте спокойно подумаем.
— Ах, родная моя! Что же тут думать! Ведь это под силу только богатому человеку. Такому, как твой отец. Может быть, ещё богаче! Вот если бы отец твой иначе относился к нашему бедному Кирюше! Если бы он ничего не имел против вашего брака. Он помог бы, наверно помог бы, — правда? Ведь не враг же он тебе, правда?
— Наверно, — сказала Лиза куда-то в сторону, будто отвечала себе. — Но, вы знаете… я вам не говорила… он готовит мне будущее на свой лад.
— Замуж? — спросила Вера Никандровна, распрямившись и быстро подсовывая волосы под шляпу.
Лиза качнула головой.
— А мать? Твоя мать, — неужели она тоже?
— Мама — нет. Но надо знать отца.
— Ему же известно, что вы с Кириллом любите друг друга! — с жёсткой ревностью проговорила
