как только раскуривал, так медленно оглядывался на Пастухова. Это оглядывание, которому они, кажется, старались придать невинность, на миг развеселило Пастухова. «Интересуются!»— игриво подумал он.
Но сейчас же он стал серьезен: что-то ему показалось странное в прищуренном взгляде командира с планшетом — какая-то задержанная пристальность помимо недоверчивого любопытства его товарищей.
Все происходило очень кратко. Они отвернулись от Пастухова, пошли направо по аллее. Офицер с планшетом уже на ходу опять взглянул назад, прищурился, немного отстал от товарищей и потом догнал их широким шагом, чуть-чуть прискакивая на одну ногу.
Пастухов не сказал бы в эту минуту, какая сила заставила его вскочить со скамьи и неожиданно пойти следом за молодыми людьми.
Командир с планшетом первый услышал его шаги в аллее, вновь обернулся и стал. Все его спутники тоже остановились.
Пастухов то часто мигал, то во всю ширь раскрывал нечаянно заслезившиеся маленькие свои с прозеленью глаза, приближаясь, в упор смотря в худощавое, бледное, с папироской под усами лицо. Подойдя уже на расстояние вытянутой руки, часто дыша, он проговорил все еще изумленно, но вполне утвердительно:
— Алеша.
Голос его был сжат, он кашлянул и улыбнулся неловко, будто хотел досказать — вот, мол, я хоть не уверен, что ты этого желаешь, а я тебя нагнал.
Алексей выхватил изо рта папиросу, швырнул далеко прочь. Щеки, взгляд его быстро загорелись.
— Я думал… я обознался, — сказал он очень тихо.
— А у меня екнуло. Походка-то твоя осталась, — не скрывая радости, сказал Пастухов.
Он обнял Алексея, поцеловал его под самый глаз так, что тот зажмурился и в ответ чмокнул усатыми губами в воздухе, высвободился из отцовских рук, растерянно посмотрел на товарищей, сдвинул с запястья рукав, заглянул на часы.
— Я на минутку. Ну, десять минут ровно! Идите тихонько. Я догоню. Ладно?
Низенький командир понимающе качнул головой:
— Вали, мы подождем.
Пастухов любезно, но немного вскользь поклонился ему, и тот переступил с ноги на ногу, очевидно колеблясь, ответить или нет, и решил лучше не отвечать.
Все трое командиров следили за встречей вначале строго, а после поцелуя словно бы застенчиво отворотились, нехотя делая вид, что все это, собственно, мало их интересует. Но когда Алексей с отцом пошли назад к скамейке и Пастухов прижал к себе ладонь сына, они стали глядеть им в спины почти с одинаковым оттенком какой-то задумчивости, и низенький проговорил не спеша:
— Картина ясная…
И Александру Владимировичу и сыну хотелось спросить друг друга сразу о многом, но им одинаково трудно было выбрать из этого многого самое нужное, и хоть по-разному, но слишком полно было их давно потерянное телесное ощущение близости — оно вместило в себя на миг все расспросы. Они молчали, пока отец не опустился на прежнее место под деревом и не усадил рядом с собой Алексея.
— Откуда ты? — спросил он наконец.
— У нас тут… небольшое пополнение идет. Я пока в Туле.
Начальство отпустило на два часа посмотреть музей. Машина ждет.
Алексей говорил уклончиво, по военному долгу — не отвечать кому не надо о службе, и машинально тронул опять рукав, чтобы заглянуть на часы, но удержался. Отец с улыбкой заметил:
— У меня хорошее чувство времени. Не задержу. (Он положил руку на колено Алексея, сверху вниз покосился на его петлицы с кубиками.) Пехота?
— Сапер.
— Давно?
— Как вернулся из Крыма, из отпуска, так призвали, — сказал Алексей и без всякой паузы спросил — А ты как здесь?
Александр Владимирович передернул плечом.
— Эвакуация!.. Вдобавок к чувству времени тренирую чувство пространства.
Он переходил на свой обыкновенный, слегка небрежный тон и нарочно обрывисто, словно рапортуя, доложил что живет у тетки Юлии Павловны, что с приближением немцев придется «подвинуться» на восток (он сделал остановочку перед словом «подвинуться»), что ему уже обещали «транспорт» (это он тоже значительно и чуточку в нос растянул), что поселится на Волге.
— Все это ерунда, — сердито оборвал он себя. — Рассказывай, как ты?
— Я что же? Понимаешь сам, — раздумчиво выговорил Алексей и тут с усилием, к которому, видимо, приготовился, начал о другом — Я заезжал к тебе по дороге из отпуска…
Отец не дал ему досказать:
— Твою записку я получил. Матери я сразу тогда написал, предложил денег. Она отказалась, вероятно считая излишним… иметь со мной дело.
Он замолчал, обиженно поджав нижнюю губу.
— Где она теперь? — спросил он коротко.
— Наверно, по-прежнему в Ленинграде. Почта редко доходит. Последнее письмо — месяц назад. Она с Ольгой Адамовной.
Алексей чиркнул носком сапога по земле. Он говорил, все будто заставляя себя.
— Ольга Адамовна совсем, ослепла.
— Как! — громко вырвалось у Пастухова, и он привстал, тотчас опять уселся, спросил тише — Почему?
— С ней это долго тянулось, — склероз, говорили врачи. Но когда я уходил в армию, она уже ничего не видела. За нее все делает мама.
— Черт знает что! Боже мой! — воскликнул Александр Владимирович. Мгновенная горечь переменила его лицо — оно потеряло свою скульптурную неподвижность, щеки задергались, стало видно, как они рыхлы, как мягок тяжелый подбородок, и еще пухлее, женственней сделался бормочущий рот.
— Боже мой! — повторял он. — Несчастная старуха. С ее понятиями об обязанностях и — слепая! И — Ася! В Ленинграде! В такие дни. И Ленинград, Ленинград, ах, боже мой! Ну, что это, Алеша, а? И теперь, может быть, Москва… и мы все!
Он перестал восклицать, приметив, как удивленно откинулся от него Алексей, и, вероятно, сам удивившись, почему новость об Ольге Адамовне взбудоражила его и так далеко увела. Черты его лица утвердились, он успокоился.
Алексей сказал вдруг требовательным голосом:
— Маму надо вывезти из Ленинграда.
Александр Владимирович взял сына за руку и, крепко сжимая его пальцы; вдавил их ему в колено.
— Непременно. Я сейчас же напишу — нет, телеграфирую ленинградским властям. Надеюсь, меня там не забыли. (Он поймал мимолетный взгляд Алексея.) А что ты думаешь? Могли прекрасно забыть — всюду новые люди. И сколько теперь таких просьб! Но я найду слова. Я обещаю тебе. Мать будет эвакуирована. С этой несчастной старухой! Как все ужасно — кончил он жалостливо.
— Спасибо, — сказал Алексей и мягко вынул свои пальцы из отцовской руки.
Александр Владимирович облегченно вздохнул, как человек, исполнивший тяжелый долг и довольный, что о нем можно забыть. Словно заново обнаружив перед собой большой молчащий дом, он показал на него головой:
— Я еще там не был. Что там?
— Печально, — ответил Алексей.
— Печально, — повторил за ним отец, — и страшно подумать, что еще может быть. Я ни разу в жизни сюда не приезжал, все собирался, думал — успею, и вот… собрался.
Волнение опять подхватило Пастухова:
