– Шестидесятилетие, – произнес Охара с некоторым ударением на этом слове, – весьма знаменательная дата в жизни японца: цифра шестьдесят, которая считается японцами наиболее совершенным числом, завершает полный цикл календарного исчисления и в переносном смысле рассматривается как начало нового, второго шестидесятилетия в жизни человека или второго детства. «Человек шестьдесят лет живет, а тридцать из них спит», – гласит японская поговорка. Быть может, поэтому японцы говорят, что учиться и в шестьдесят лет не поздно. Шестидесятилетие со дня рождения – «канрэки» – отмечается у японцев особенно торжественно и радостно. Интересно также, что семидесятисемилетие японцы считают наиболее «счастливой датой». Характерно, что в этом проявляется своеобразный символизм: сокращенное начертание иероглифа «счастье» состоит из тех же графических элементов, что и начертание иероглифа «семидесятисемилетие» (семерка, десятка и семерка). Таким образом, графическое подобие порождает смысловую аналогию, идентичность. Не менее любопытно и то, что, например, «восьмидесятивосьмилетие» – «бэйдзю» – у японцев означает «рисовое долголетие» или «возраст благодарения». И в данном случае смысловой символизм возникает из иероглифики, ее графического выражения. Композиционно цифра «восемьдесят восемь» по своим графическим элементам (восьмерка, десятка, восьмерка) составляет иероглиф «рис» – «бэй», который в широком смысле имеет также значения «урожай», «благополучие», «обеспеченность», «богатство», «благодарение» и т. п.
После небольшой паузы Охара сперва осторожно прикасается пальцами, а потом как-то мягко охватывает двумя ладонями стоящую на низком столике чашку, не торопясь подносит ее к себе, медленно отпивает несколько глотков. Затем так же не спеша ставит чашку на небольшую деревянную подставку, которая как бы служит блюдцем, но используется лишь для предохранения от порчи гладкого полированного столика, на котором сервируется чай.
– По японскому традиционному толкованию, – методично повествует Охара, возвращаясь к затронутой ранее теме, – знак «Уси» – «Вол» – является образом «трудолюбия», «спокойствия», «мира», в отличие, например, от иероглифического знака «Ума» – «Конь», нередко являющегося выражением «раздора», «распри», «войны». С иероглифом «Вол» часто ассоциируются также понятия «процветание», «культура», «искусство», «философия». Характерно, что на картинках вол обычно изображается вместе с беспечно сидящим на животном или рядом с ним ребенком. Психология природы вола раскрывается и в одной из народных пословиц: «Продать меч и купить вола», которая близка по смыслу русскому выражению «Перековать мечи на орала».
Приветливым жестом руки Охара приглашает меня отведать приготовленный чай. У японцев весьма развит язык жестов – ручной язык. Порою он прекрасно выражает мысли, намерение, ситуацию. Жест часто служит литературным намеком. Все это нашло свое выражение и в японском лексиконе, в пословицах и поговорках. Известно, например, выражение: «Он приказы отдает подбородком» или «Он мух подбородком отгоняет».
– Европейцам, очевидно, непривычен символизм, столь распространенный в Японии. Но мы воспринимаем его, позволю заметить, с самого своего рождения и настолько привыкаем к условностям, что без них не мыслим себе жизнь. Символика широко применяется в литературе, поэзии, искусстве, на театральной сцене, в живописи, на каждом шагу в нашей жизни. Символика обладает многообразными преимуществами. Весьма примечателен, например, язык веера, веера, который распространен в Японии, вероятно, более, чем в любой другой стране, и сам по себе выполняет очень полезную функцию. Язык веера очень выразителен. Однако его условные жесты и движения понятны лишь посвященным. Язык веера, как иероглифика, позволяет объясняться молчаливо, без слов.
Закончив фразу, Охара вновь характерным для него жестом руки приглашает меня выпить приготовленный чай, так же протяжно, с ударением на первом «о», произнося «додзо».
– Мало признать условность в искусстве, в художественном творчестве, – продолжает свою мысль Охара. – Нельзя не считаться с тем, что условность давно и очень прочно завоевала свое место как равноправный фактор искусства. Условность представляется японцам тем существенным явлением, которое органически вошло в художественное творчество и без которого искусство едва ли мыслимо в широком значении слова.
Нарушение гостеприимства противоречит основным правилам японской традиционной учтивости. Обычай повелевает «не пренебрегать» гостеприимством хозяина, «не побрезговать» даже самым скромным угощением – «ничтожной трапезой», как принято у японцев говорить в условной, уничижительной форме.
Передо мной поразительно простая, круглая, несколько вытянутая чашка без каких-либо признаков украшательства, без затейливых сюжетов, даже без традиционной ручки или «модерновых приливчиков».
– Художник должен сочетать правду с красотой, – вполголоса говорит Охара, заметив, видимо, мой сосредоточенный взгляд на керамике.
Как-то особенно бросается в глаза ощутимая шершавость поверхности японской керамики, первородность обожженной глины. Видна ее неразглаженная грубоватость, нарочито сохраненная полосообразная неровность, как она возникала в руках мастера на гончарном круге. Зримо обнаруживается побежалость цветов и оттенков прокаленной на белом огне пескообразной породы. В Японии часто говорят, что большое искусство отличает скромность.
Крепко заваренный зеленый чай, тщательно процеженный и отстоявшийся, но всегда свежий и горячий, наиболее популярный и едва ли не самый излюбленный напиток японцев. Терпковатый на вкус, он обладает редкостным свойством гигроскопичности, надолго удерживается в организме и утоляет жажду даже в самую знойную пору. «Он удаляет усталость, – говорится в „Чацзин“, древнем китайском трактате о чае, – он пробуждает мысль и не дозволяет поселиться лености; облегчает и освежает тело и усиливает восприимчивость».
Японцы – большие любители зеленого чая. В каждом доме пьют свой излюбленный сорт чая, но почти всегда именно чай подается перед едой в любое время – утром, днем, вечером. Чай подается перед едой, во время и после еды. Чай непременно подается гостю, как только он входит в дом.
Чайный напиток и глиняная посуда – два простейших и незаменимых элемента японского быта, каждодневного их существования. И кажется, не очень многое изменилось в этих самых насущных вещах, сопутствующих человеку: в чайном листе за его многовековую историю и в глиняной посуде, которая существует уже тысячелетия.
Прорицания
– Вот видите, – продолжает Охара, – «Уси» – вол – как бы олицетворяет гармонию между природой и цивилизацией. Это кроткое, выносливое, неторопливое животное обладает незаурядной потенциальной силой, но никогда не спешит открыто проявлять свое могущество. Если же медлительного с виду вола раздразнить, вызвать у него раздражение, он мгновенно преображается – приобретает страшный динамизм, свирепость, грозную неумолимость.
Именно с этими особенностями природы «Уси» связываются специфические черты тысяча девятьсот
