– Как что? – недоуменно взглянул на меня Сюй Бэй-хун. – Они увидели то же, что и мы… сакуру.
– Они здесь работали?
– Нет, они приехали или пришли сюда, чтобы полюбоваться сакурой.
Уступом ниже тоже стояли крестьяне.
– И они?
– Да, конечно…
И выше, и ниже стояли сельчане, приехавшие сюда целыми семьями, с детьми.
– У вас сегодня праздник?
– Праздник? Ах, да… праздник, ведь цветет сакура.
Мы сели в машину и направились в Чунцин. Я долго смотрел на ветвь, полную цветов сакуры, которую подарил мне Сюй Бэй-хун, и не без волнения думал о том, что только что увидел. И как ни чудесно было зрелище цветущих вишен в горах, сознаюсь, не это волновало меня. Я думал о толпах простых крестьян, пришедших как на радостный праздник, чтобы полюбоваться цветущей сакурой. Потребность созерцать красивое была очень сильна, если в страдную весеннюю пору они пришли сюда. Как чутки люди ко всему прекрасному, как сильно в них чувство красоты, как глубоко у простых тружеников искусство проникло в быт.
За долгие годы жизни среди японцев я обращался к этой мысли вновь и вновь. И это было не без причины. Мне приходилось не раз убеждаться в том, как глубоко в японском народе эстетическое чувство, как воспринимает он прекрасное. И я счастлив, что в дни ранней дружбы с народным художником Сюй Бэй- хуном произошел случай, давший, быть может, неполное, но такое яркое представление о художественном чувстве народа, о его способности воспринимать красивое.
В упоминавшемся нами поэтическом памятнике «Книге песен», содержится стихотворение под названием «Цветы дикой вишни». В этом наиболее раннем на всей земле поэтическом произведении суровому осуждению подвергаются вражда и распри, воспевается идея дружбы и верности между братьями:
Прошли годы, и случай привел меня в дом-музей Сюй Бэй-хуна. Долго и с глубоким чувством признательности я осматривал произведения этого яркого и самобытного мастера, в творчестве которого отозвались так многогранно и с такой проникновенностью лучшие душевные черты человека. И прежде чем переступить порог, чтобы покинуть музей, я еще раз оглянулся вокруг. И на дальней стене, почти от потолка до пола, был развернут широкий свиток – чудесная акварель: цветет сакура обильным и ярким цветением, как там, за Чунцином, на утесах могучей реки Янцзы.
Прекрасны ветви цветущей сливы. Цветы эти не умирают даже в студеную, морозную погоду. И в самом деле, на дворе еще лежит снег, стоит леденящий холод, а на приземистых деревьях умэ – сливы – с их черными узловатыми, перекрученными, точно проволока, ветвями распустились цветы. Кажется парадоксальным – среди снежных хлопьев, подобно вате повисших на ветвях, нежнейшие лепестки слегка розовеющих цветов японской сливы, распустившихся под животворными лучами раннего весеннего солнца.
Замечательно об этом сказано в стихотворении уже упомянутого Акахито, выдающегося певца родной природы:
Цветение сливы воспринимается японцем как примета времени. С цветением сливы начинается год, разумеется по лунному, природному, а не искусственному, астрономическому году. Вообще все сезоны, а их японцы насчитывают двадцать четыре в году, соединены в Японии со своим цветком. Предвестие весны – слива, весна в разгаре – вишня, один из сезонов осени – хризантема и т. д.
Японская умэ напоминает наше сливовое дерево, но, как и сакура, не является плодоносящей.
И это не просто ботаническая характеристика; это – фактор, определяющий семантику соответствующих слов. Для нас слова «вишня», «слива» значат прежде всего (если и не исключительно) плод, для японцев – растение, цветок.
Между прочим, отсюда пошло выражение, весьма ходкое среди европейцев, познакомившихся с Японией: «В Японии деревья не дают плодов, цветы – не пахнут». Вообще говоря, это довольно верно: японские цветы в подавляющем большинстве действительно не пахнут. Поэтому в японском языке даже нет выражения: «нюхать цветы». На цветы смотрят. Для цветов у японцев – не нос, а глаза.
На японских островах насчитывается несколько сот разновидностей умэ. По расцветкам умэ разделяется на красную, белую и дымчато-зеленую, а самой ценной считается умэ с белыми цветами и фиолетовыми тычинками. Японская слива бывает пряморастущей, изгибающейся и «прививочной». Цветы сливы пользуются у японского народа необыкновенной любовью. Они являют собой не только прекрасное зрелище, но и символизируют непреоборимое проявление сил природы, их пробуждение от зимнего сна, радостную поступь весны. Бросая вызов зимней стуже, цветы сливы, несущие людям тонкое благоухание и красоту, являются олицетворением благородства, торжества животворных сил. Прекрасно о цветах сливы поется в одном из произведений японской народной поэзии:
Такими же цветами-деревьями, как сакура и японская слива, являются цветы неплодоносящего персика, крупные цветы камелии с вечнозелеными кожистыми листьями. Красивые и яркие цветы камелии встречаются разных оттенков: белые, красные, пестрые, махровые. Сюда же относятся крупные белые и розовые цветы олеандра с вечнозелеными ланцетовидными кожистыми листьями.
Неизгладимое, чарующее впечатление оставляет цветение японских камелий. Мягкий, теплый морской климат с обильными осадками и щедрым солнечным теплом чрезвычайно благоприятствует произрастанию и буйному цветению на японских островах самой многообразной и пышной растительности. Торжественные, праздничные кроны деревьев с распустившимися цветами камелии, напоминающими крупный красный агат, и множеством прекрасных своей свежестью, нежных, еще не раскрывшихся бутонов подчеркивают несомненное превосходство этого изумительного декоративного растения. Цветы камелии воспеты в многочисленных поэтических творениях, в стихах прославленных художников слова различных
