ограниченные запасы оружия. Поэтому мы могли рассчитывать не на получение готовых партий оружия, а только на размещение соответствующих заказов.
В те дни, когда мы отправлялись в Англию, там спешно формировалась новая, так называемая «китченеровская армия» силой около 30 дивизий. Для нее, конечно, потребовалось колоссальное количество всякого снаряжения, а заготовить его, особенно по тем нормам, которые предъявила война, было очень трудно. Все это внушало серьезные опасения: сможет ли английское военное министерство оказать действенную помощь в снабжении русской армии.
Я знал, что Англия, так же как и Россия, закупала винтовки в Японии, причем винтовки ей отпустили раньше, чем нам, и новейшего образца. Английские оружейные заводы изготовляли всего около 40 тысяч винтовок в месяц, почти такое же количество, как и в России. При таких темпах производства понадобилось бы примерно полтора года для вооружения только «китченеровской армии». Так же как и в России, для обучения вновь призываемых не хватало ни винтовок, ни пулеметов. Наши агенты в Америке сообщили, что Англия пытается разместить на американских заводах значительный заказ на винтовки. От наших представителей в Англии мы получили предостережение, что все фирмы, изготовляющие винтовки, уже законтрактованы английским правительством.
Но Англия — одна из наиболее мощных промышленных стран мира. Ее военное производство могло быть расширено в грандиозных масштабах, и притом в такие сроки, которые, конечно, были недоступны земледельческой царской России. То, на что России потребовались бы годы, Англия могла выполнить в несколько месяцев. Она имела возможности для самого интенсивного развития всей индустрии, быстрого налаживания новых производств, перевода гражданской промышленности на изготовление военных предметов. Здесь все было к услугам такой военизации промышленности — и первоклассное оборудование и квалифицированные кадры.
Примером этому может служить хотя бы производство пулеметов. В 1914 году военные заводы Англии выпустили 287 пулеметов, а на следующий год — 6102. Производство увеличилось более чем в двадцать два раза.
Все эти соображения вселяли в меня некоторую надежду…
Между тем крейсер быстро продвигался по Белому морю. До войны это вспомогательное судно английского флота совершало рейсы между Англией и портами Южной Америки и было приспособлено главным образом для перевозки пассажиров. Вооружение корабля состояло из легких орудий и пулеметов.
Архангельск постепенно скрылся в туманной дымке. Вокруг расстилались бескрайние водные просторы. Нигде не видно было ни одного военного судна: ни миноносца, ни даже вооруженного парового катера.
Кто же охранял с моря Архангельск с его громадными запасами для армии и военной промышленности? Насколько была обеспечена Бакарица от возможности неприятельского налета со стороны моря? Ведь в июле 1915 года германский минный крейсер «Метеор» проник до самого гирла Белого моря и, расставив мины, безнаказанно скрылся. Что же могло воспрепятствовать противнику подойти к самому порту, но уже в составе целой флотилии, чтобы затопить прибывшие пароходы, сжечь деревянные сооружения и взорвать ценные грузы?
Мы поделились своими мыслями с моряками. Те целиком разделили наши опасения. Охрана всех северных водных пространств Российской империи лежала на одном устаревшем военном судне «Бакане». Кроме него, для этой цели были предназначены две подводные лодки и английский легкий крейсер «Ифигения» с незначительным тоннажем и слабым вооружением.
Перебросить некоторое количество кораблей из Балтийского моря было невозможно, так как выход из него преграждали немцы. А обращения к Англии с просьбой выделить хоть кое-что из состава ее огромного могущественного флота фактически не увенчались успехом.
Постепенно мы перезнакомились друг с другом. Состав миссии был теперь совершенно иной, чем во время командировки в Японию. Там все были инженерами, все окончили курс Артиллерийского училища и академии. Сейчас в состав миссии входили моряки, артиллерист, инженер, чиновник. Причем каждый отличался предельной замкнутостью. Объединял нас лишь адмирал Русин, в высшей степени общительный человек, да еще молодой лейтенант Н. П. Любомиров, «веселый пассажир», как мы его называли.
Крейсер шел со скоростью 22 узла. Все как будто предвещало самое приятное путешествие — быстрота хода, комфортабельные каюты, значительные размеры крейсера, а следовательно, и меньшая качка во время осенних бурь в Ледовитом океане.
Подойдя к узкому выходу из Белого моря в Ледовитый океан, корабль замедлил ход. Начались участки, заминированные германцами. Дальнейшее движение крейсера происходило исключительно под тралами. Впереди нас шли три пары английских тральщиков. Каждая пара буксировала на определенной глубине стальной трос. Он прочесывал в воде коридор шириной более 200 метров. Если на пути тральщика попадалась мина, то он зацеплял за минреп и подсекал смертоносный снаряд. Потом всплывшую мину отводили в сторону и расстреливали. Всю ночь, утро и часть следующего дня мы еле двигались за тральщиками.
Наконец капитан каравана тральщиков поднялся на борт нашего крейсера и объявил, что далее море свободно от мин и он возвращается в Архангельск.
Было 22 октября — день, очень памятный в моей жизни.
Крейсер шел полным ходом. Проводив капитана, мы отправились пить чай в нижнюю столовую. Завязался разговор о случаях гибели судов от мин. Один из моряков рассказывал, что взрыв мины вызывает часто по детонации взрыв пороховых погребов, далее следует взрыв паровых котлов, и корабль, получив огромные пробоины и повреждения, гибнет в несколько минут. При таких обстоятельствах, говорил моряк, еще не было случая, чтобы корабль спасся.
Адмирал Русин, между прочим, заметил, что капитан тральщиков, по его мнению, преждевременно оставил крейсер: у того места, где мы сейчас находимся, совсем недавно наскочил на мину шедший в Архангельск транспорт с углем.
Не успел адмирал закончить фразу, как раздался оглушительный треск. Страшный толчок потряс крейсер.
— Мина! — крикнул кто-то.
Не теряя ни секунды, мы устремились к верхнему деку.
Трапы были переполнены бегущими людьми. Общий поток увлек и меня. С трудом выбрался я из толпы, забежал в свою каюту, надел пальто и спасательный пояс. На это ушло, наверное, не более минуты. События развивались с головокружительной быстротой.
Когда я поднялся на верхний дек, большая часть шлюпок была уже на воде. Все они стремились как можно скорее отплыть от тонущего судна, чтобы не попасть в водоворот при его погружении. В каждой шлюпке находилось по 20–25 человек. Несколько лодок уже опрокинула волна, и до нас доносились крики о помощи. Крейсер быстро погружался носовой частью, вздымая вверх корму.
На палубе оставались только две шлюпки. Их спуском распоряжался молодой мичман. Он знаком предложил мне занять место в шлюпке. В эту минуту показался адмирал Русин. В руках его был маленький желтый портфель с секретными документами, за которым он забегал в каюту. Я крикнул, чтобы он скорее садился в уже спускающуюся шлюпку. Быстро пожав руку капитану, Русин присоединился к нам.
Командир «Арлянца» капитан Норис с бесстрастным лицом наблюдал за гибелью своего крейсера. Он не имел права покинуть корабль. Слева и справа от капитана стояли два старых матроса, добровольно оставшиеся при нем. Я хорошо помню эту картину, олицетворявшую дисциплину и преданность своему долгу. Трудно описать то чувство, которое я испытывал, глядя на этих трех спокойно стоящих людей.
Гибнущий крейсер могучим ревом гудка взывал о помощи. Так кричит насмерть раненный зверь…
Рев гудка должен был вернуть к нам тральщиков, которые, по всей вероятности, не успели еще далеко отойти.
К счастью, при взрыве мины не произошло детонации пороховых зарядов на корабле, взрыва котлов также не было. Предстояла лишь борьба с разбушевавшейся стихией в 100 милях от берега.
Наша шлюпка медленно спускалась с верхнего дека судна. До воды довольно большое расстояние: высота крейсера равнялась трехэтажному дому. Так как у корабля был боковой крен, шлюпка опускалась
