— Посвятите меня в эти запутанные дела. Какие будут пожелания у Артиллерийского управления к английскому правительству?
Русин объяснил, что он должен был сначала ехать в Лондон исключительно по особым делам морского ведомства. Но в самый последний момент на него возложили заодно и председательствование в нашей миссии, в делах которой он, конечно, не мог быть компетентным.
— Первый вопрос, — продолжал Русин, — о снарядах к полевой пушке. Я знаю, что недостаток их стал катастрофическим в нашей армии. Сколько же десятков миллионов снарядов должны заказать мы в Англии?
— Ни одного. В ведомости о них нет ни слова.
— Как же так? — воскликнул мой собеседник в крайнем изумлении.
Вначале для меня этот вопрос был также непонятен. Но документы, которые я взял в ГАУ, показывали, что уже удалось разместить заказы на несколько десятков миллионов снарядов на русских заводах, а также в Америке, поэтому следовало ожидать, что в начале 1916 года кризис со снарядами должен уменьшиться.
Из основной ведомости было видно, что нам не требуется ни одной 76-миллиметровой пушки. До подробного изучения документов это также было не вполне ясно, так как русская армия значительно уступала германской в количестве полевых орудий. Кроме того, нужно было учесть естественную убыль — орудия, оставленные на поле боя, износившиеся и разорвавшиеся от интенсивной стрельбы, а также орудия, необходимые для новых формирований. Оказывается, вся потребность в этих пушках полностью покрывалась отечественными заводами, производство которых удалось в конце концов значительно расширить. Сильная нужда была лишь в горных 76-миллиметровых орудиях и 152-миллиметровых гаубицах. Нам и надлежало заказать 520 горных орудий и 1400 полевых гаубиц.
Все это были, конечно, перемены чрезвычайной важности, но никто не потрудился хотя бы вкратце информировать нас об этом перед отъездом. Теперь приходилось вылавливать сведения самому, сличая различные документы.
— Как быстро, однако, все меняется! — заметил Русин. — Ведь еще летом всюду, на всех заседаниях и в ставке и в Петрограде в военном министерстве, только и разговоров о снарядах к полевым орудиям да о нашем снарядном голоде. Как же все-таки могло случиться, что у нас не было заготовлено достаточного запаса снарядов? Думаю, нас спросят об этом на конференции?
Я постарался подробно изложить все, что только что узнал сам. Согласно мобилизационному расписанию у нас был установлен комплект в тысячу выстрелов на каждое полевое орудие. В комплект этот входили все предметы, необходимые для производства выстрела: гильза, заряд пороха, снаряд, капсюльная втулка, взрыватель или дистанционная трубка. По имевшимся у нас сведениям, во Франции запас снарядов был определен в 1300 и в Германии в 1200 выстрелов на орудие, то есть почти такой же, как у нас. Наша норма была установлена на основании опыта русско-японской войны. За всю эту войну на каждое орудие было израсходовано по 720 снарядов. Поэтому считалось, что для новой войны тысячи выстрелов на орудие должно как-нибудь хватить. Исходя из этой нормы, в России накануне 1914 года и заготовили почти 6,5 миллиона снарядов. Но грандиозные масштабы войны намного превзошли все эти расчеты. Уже 28 августа 1914 года военный министр получил первую тревожную телеграмму из ставки: «Напряженный бой идет по всему фронту. Расход орудийных патронов чрезвычайный. Резерв патронов совершенно недостаточен. Безотлагательное пополнение необходимо. Положение критическое. Прошу экстренной высылки пушечных патронов и отправки их хотя бы не целыми парками, а отдельными вагонами. Необходимо отправление их ускоренными поездами».
На следующий день ставка послала новую телеграмму: «Положение со снабжением пушечными патронами положительно критическое. Вся тяжесть современных боев на артиллерии, она одна сметает смертоносные пулеметы противника и уничтожает его артиллерию. Пехота не нахвалится артиллерией, однако последняя достигает этого чрезмерным расходованием патронов. Непрерывные шестнадцатидневные бои нарушают все теоретические расчеты».
8 сентября верховный главнокомандующий обратился с телеграммой непосредственно на имя Николая II: «Уже около двух недель ощущается недостаток артиллерийских патронов, сейчас ген. Иванов (главнокомандующий армий Юго-Западного фронта. — В. Ф.) доносит, что он должен приостановить операции на Перемышль и на всем фронте, пока запасы патронов не будут доведены в парках хотя бы до 100 на орудие, — теперь имеется только по 25».
В эти дни ставка указывает на необходимость поставлять на фронт по 300 снарядов на каждое полевое орудие в месяц. Вскоре эту норму увеличили в два раза. Такая же картина была и на западноевропейском театре войны. Там в столь же короткий срок израсходовали все запасы выстрелов. Но если мощная и развитая индустрия Англии, Франции, Германии смогла сравнительно быстро примениться к новым требованиям войны и наладить усиленное производство снарядов, то такие темпы были не под силу отсталой царской России с ее слабо развитой промышленностью. Поэтому в России кризис со снабжением снарядами принял затяжной характер и превратился в настоящую катастрофу. Он, безусловно, имел роковые последствия для русской армии в сражениях конца 1914 и особенно 1915 года. И понадобилось довольно много времени, пока удалось этот кризис хоть немного смягчить.
Ко времени нашей поездки в Англию ощущалась лишь острая необходимость в тяжелых орудиях и снарядах к ним. Мы должны были заказать около восьмисот тяжелых гаубиц и дальнобойных пушек различных калибров.
Собеседования с адмиралом Русиным были для меня очень полезны: таким путем я проверял себя, насколько готов к предстоящей конференции.
Сквозь линию блокады
Я сидел в каюте, изучая различные, документы. Вдруг занятия мои прервал лейтенант Любомиров. Он сообщил, что новый английский крейсер вошел на рейд и нам необходимо приготовиться к немедленному переезду.
Новый крейсер «Оратава» представлял собой старое судно водоизмещением в 7 тысяч тонн, спущенное на воду лет сорок назад. Он был также из числа вспомогательных судов английского флота. Скорость его не превышала 8 узлов. После случая с «Арлянцем» англичане, видимо, боялись посылать в Белое море корабли, которые имели какую-то ценность для флота.
На другой день наша миссия и вся команда «Арлянца», кроме небольшого числа матросов, оставшихся караулить подорванный крейсер, переехали на «Оратаву», и он немедленно тронулся в путь. Шли мы под охраной тральщиков на значительном расстоянии от берега.
Вследствие малой скорости судна и дурной погоды путешествие предстояло длительное — не менее десяти суток. Я опять имел время для подготовки к конференции.
На крейсере царила образцовая дисциплина, как и вообще на всех английских кораблях. Рано утром начинались занятия матросов — гимнастика, бег на палубе, учение при орудиях, ружейные приемы, стрельба дробинками.
Для развлечения команды нередко устраивались различные вечера, на которые приглашали и нас. Спектакль неизменно начинался и оканчивался английским гимном, хоровое пение чередовалось с выступлениями солистов. Исполнителями были матросы и юнги.
Чтобы избежать встречи с германскими подводными лодками, наш крейсер двинулся далеко на север, в воды, которые почти не посещали торговые суда, направлявшиеся из Англии и Америки в Архангельск. Шли мы зигзагами, через каждые 20 минут меняя курс на 15 градусов. Если бы нас встретило какое-либо судно под торговым флагом, выполнявшее обязанности разведчика для германских подводных лодок, то оно сообщило бы по радио неверные сведения о нашем курсе.
С наступлением темноты все огни тушили, все люки старательно задраивали. Выходные двери из кают на палубу были устроены так, что электричество автоматически гасло, как только их открывали.
Через два дня после нашего выхода с Иоканкского рейда погода испортилась. Начался шторм, который преследовал нас почти до самых берегов Англии. Крейсер страшно качало. Выйдя на палубу и
