— именно в полосе обороны дивизии Суздалева. Вот почему командарм внимательно прислушивался к каждому слову генерала Суздалева, стараясь, уловить хотя бы крупицу того, насколько твердо и верно расценивал он свое положение.
Казалось, что сообщения генерала были умны, дельны и пунктуально обоснованы, особенно в той части, где речь шла о потребностях в людях, пушках и снарядах. Суздалев был способный генерал. Казалось, он справедливо говорил, что германские войска, наткнувшись на хорошо укрепленные линии обороны, на плотный огонь наших пулеметов и пушек, должны непременно замешкаться. Тогда можно будет взять инициативу в свои руки и в зависимости от обстановки действовать наступательно.
— Значит, если вы сейчас получите подкрепление, то сможете удержать занимаемый рубеж? — спросил член Военного совета Букреев.
— Непременно, — подтвердил Суздалев.
Однако Букреев недоверчиво усмехнулся и, повернувшись к командарму, что-то тихо сказал ему. Дмитриев утвердительно кивнул головой.
Доватор, все время наблюдавший за командармом, понимал, что командующий не удовлетворен сообщением Суздалева, как не удовлетворен был и он сам. Тонким восприимчивым чутьем талантливого полководца Лев Михайлович уловил из доклада командующего, что длительное применение оборонительной тактики может привести к трагическим последствиям. Просиживая над картой долгие ночи, Лев Михайлович детально изучил сложившуюся обстановку в полосе обороны своей армии. Он проводил с противником десятки воображаемых сражений. Используя практический опыт всех проведенных боев, он и сам пришел к выводу, что длительная оборона неминуемо приводит к большим потерям. Командуя подвижными частями, Доватор был сторонником наступательной тактики. Однако ему было ясно, что для этого нужны колоссальные материальные средства.
Доватор понимал и не мог не понимать невысказанные мысли командарма, которые тревожили и его. Командарм думал не только о превосходящих силах противника, но и о состоянии своих дивизий с их огромными вспомогательными подразделениями: интендантского снабжения, медицинского обслуживания, строительством оборонительных укреплений, непрерывными потоками раненых и множеством всяких больших и малых дел.
Вся эта многочисленная масса людей нуждалась не только в распоряжениях, но требовала прежде всего, не говоря уже о снарядах и патронах, обмундирования и питания.
Всю эту громаднейшую военную машину должен был обслуживать транспорт.
«Транспорт» — этим словом командарм исчертил весь лист бумаги, лежавший перед ним. От Сибири, с Урала, с Волги к Москве шел беспрерывный поток поездов. Гигант-фронт требовал сотни тысяч тонн продуктов, боеприпасов и разного оборудования.
Невероятным было, как в эти тяжелые дни транспорт мог справляться с возложенными на него задачами. Главнейшие железнодорожные магистрали Московского узла в то время были перерезаны противником. Оставшиеся в действии магистрали, питавшие весь фронт, подвергались жестокой бомбардировке с воздуха. Они также находились под угрозой захвата.
Сражение под Москвой должно было решить весь дальнейший ход военных действий, имеющих значение не только для советского государства, но для всего мира, ибо исход его предопределял дальнейший ход исторических событий.
Помимо всех многочисленных забот, отягощающих командарма, он должен был прежде всего думать о коварном противнике, правильно оценивать его способности, уметь превосходить его при решении всех задач, для того чтобы проще, вернее и остроумней победить его.
Доватор знал это правило и не оставлял противника в покое ни на минуту. Сейчас, оторвавшись от карты, он бросил на командарма многозначительный взгляд. Ему не терпелось высказать свою точку зрения. Командарм видел это нетерпение и легким кивком головы дал понять, что можно говорить.
Коротко изложив обстановку в полосе обороны своих дивизий, Доватор с неожиданной решительностью заявил:
— При этом соотношении сил выводы генерала Суздалева об устойчивости обороны считаю неосновательными.
Суздалев встретил острый взгляд Доватора и пожал плечами. Панфилов, откашлявшись, склонился к столу, медленно помешивая чай, старался ложечкой придавить лимон к стенке стакана.
— Продолжайте, генерал Доватор, — с интересом посматривая на него, проговорил командарм.
— Неосновательными потому, что армия в целом, — продолжал Доватор, — не может больше принимать на себя концентрированных ударов противника. От обороны армия должна перейти к наступательным действиям. Противник сейчас увлечен успехом. Аппетит гитлеровцев разожжен близостью Москвы, близостью грабежа и наживы. Противник полагает, что мы не в состоянии проявить наступательной инициативы.
Предложение Доватора было поддержано большинством генералов.
Для командарма начался именно тот разговор, который определил нужное направление мыслей присутствующих. Командарм имел уже приказ Ставки Верховного Главнокомандующего остановить наступление противника и нанести ему встречный удар, но с объявлением его медлил, прислушиваясь к мнению командиров и начальников.
— Мы не исключаем даже лобового контрнаступления, — сказал он, излагая сущность приказа. — Мощной артиллерийской подготовкой мы должны ослабить наступательный порыв противника. Внезапный удар нарушит оперативные планы германского командования. При наличии свободных резервов мы сможем захватить инициативу в свои руки и постараемся ее в дальнейшем не выпустить.
Удар было решено нанести правым флангом армии в северо-западном направлении. По намеченному плану генерал Суздалев обязан был подтянуть к правому флангу дивизии Панфилова два батальона и активными действиями сковать противника, способствуя наступлению Панфилова и Доватора. Суздалев выговорил себе право действовать активно лишь в том случае, если явно определится успех. Дивизия его подкреплялась батальоном пехоты. Дивизии Панфилова придавались танковые подразделения. Группа Доватора никаких подкреплений не получила, но Лев Михайлович все еще надеялся на пополнение.
— Разумеется, генерал Доватор тоже рассчитывает пополнить свои кавалерийские полки? — как бы угадав его мысли, весело спросил член Военного совета.
— Жду и надеюсь, товарищ армейский комиссар, — сказал Доватор.
— Да, да, пожалуй, следует, — медленно произнес Дмитриев, о чем-то задумываясь.
Доватору казалось, что командарм упустил какое-то очень важное решение. Напряженно всматриваясь в лежащий перед ним лист бумаги с длинным столбцом цифр, он улыбнулся и передал его Букрееву. Доватор с нетерпением ждал. Обещающая улыбка командарма и уверенный жест его руки подтверждали, что на этот раз все будет в порядке. По выражению лица армейского комиссара Лев Михайлович понял, что Букреев знал, чем следует его обрадовать. Казалось, что член Военного совета не только ведает секретом успеха сложной военно-политической работы, но и знает горячие порывы души Доватора.
— Я понимаю, — говорил он улыбаясь, — понимаю генерала Доватора. Ему бы сейчас еще одну кадровую кавалерийскую дивизию... Не отказался бы, Лев Михайлович?
— Что и говорить! — воскликнул Доватор, с волнением посматривая на трепетавшую в руках Букреева бумагу, напечатанную на бланке Генерального штаба.
— Думаешь, шучу? — темные брови армейского комиссара сдвинулись к переносице, умные голубые глаза заискрились улыбкой.
Панфилов пододвинул Доватору стакан чаю, положил туда кружочек лимона и утопил его ложечкой. Он был рад за своего боевого соседа и ухаживал за ним с заботливым отеческим вниманием.
Все сомнения у Льва Михайловича исчезли. Что-то хорошее, радостное было в пытливом взгляде члена Военного совета. «Целая дивизия! — мелькнуло в голове у Доватора. — Да, тогда моя кавгруппа превратится в корпус! Вот погулял бы по тылам! Эх, развернулся бы!»
— Вообрази себе, генерал Доватор, кадровую кавалерийскую дивизию! — продолжал Букреев. — Каждый эскадрон имеет отдельную масть коней: гнедые, вороные, серые... Сам понимаешь, кадровая!
— Какая дивизия? Я все дивизии знаю.
