— Товарищ генерал, разрешите обратиться по личному вопросу. — Буслов был немного взволнован и заметно нервничал.
— Да, да. Что случилось?
— Я, товарищ генерал, насчет Шаповаленко. Прошу, товарищ генерал, оставить его в разведке, он...
Буслов не договорил. Помолчав немного, в замешательстве принялся объяснять Доватору, что Шаповаленко замечательный товарищ. Во взводе его все любят. Сам он тоже сейчас очень печалится и ругает свой неугомонный характер.
Доватор удивленно поднял брови. Серые глаза его потемнели. Смягчая резкость голоса, он негромко, без строгости спросил:
— А вы знаете, что в армии за товарища просить не положено?
— Знаю, товарищ генерал. Его вопрос — это и мой тоже. Я как будто это за себя прошу...
— Собственно, как это понять? — зорко всматриваясь в лицо разведчика, спросил Лев Михайлович и еще более удивился.
Широкое, открытое лицо Буслова потеряло обычное добродушие, оно выражало явную озабоченность и даже суровость.
— А так, что мы с ним одинаково думали. Только он, смелый и пожилой человек, сказал, а я промолчал... Столько имеем войска, оружия, а отходим и боя не принимаем. Почему, товарищ генерал? Почему отпора не даем?
Буслов поднял на Доватора большие, светлые, неморгающие глаза и, плотно прижимая ладони к синим кавалерийским брюкам, ждал ответа.
Доватор поджал губы и, шевельнув под буркой плечами, резким движением отбросил полы, зацепив большие пальцы за жесткие края поясного ремня. Руки мелко и напряженно дрожали. Ему только теперь стал понятен смысл полученной утром анонимной записки:
«Товарищ генерал!
Вас любят и уважают все кавалеристы. Вас, наверное, знает товарищ Сталин. Напишите ему письмо. У нас сердце обливается кровью, что мы отходим и отдаем нашу землю проклятому фашисту...» Далее анонимный автор предлагал не отходить, а бороться до последней капли крови.
Доватор увел Буслова к себе на квартиру и, развернув карту, терпеливо начал разъяснять ему, что немцы прорвали фронт и стремятся захватить Москву. На участки прорыва они стягивают большие силы, которые трудно сдержать. Там идут жесточайшие бои.
— А почему пехота и мы идем куда-то? Надо подсобить, — упорствовал Буслов.
— Мы планомерно отходим. Нельзя оголять этот участок. Командование сохраняет силы для решительной схватки.
— Это верно, тогда и тут немцы могут хлынуть.
— Безусловно, могут.
Под конец убежденный во всем Буслов снова вернулся к просьбе о своем друге. Выслушав его, Доватор сказал:
— Ладно. Оставляю. Только предупреждаю, что все эти нелепые выходки надо прекратить. Наказывать буду.
В сущности говоря, Лев Михайлович никуда отправлять Шаповаленко не собирался, но острастку следовало дать.
Буслов ушел от генерала успокоенный, довольный тем, что ему удалось во-время заступиться за товарища.
Но не успокоился на этом Доватор. Он знал, что большинство бойцов и командиров внутренне подавлены стремительным отходом наших войск. Молчаливый и настороженный укор заметен и в глазах местных жителей, измученных бомбежками и неизвестностью. Многие колхозники не верили, что враг придет к ним сюда. Поэтому и своевременно не эвакуировались. А сейчас чудовище войны надвигалось на их родные очаги, уничтожало все добытое великим созидательным трудом.
Вечерело. Запад погнал из-за леса темносерые клубящиеся, похожие на дым мрачные тучи. Гулко содрогалась земля. Тяжелый грохот артиллерийского боя доносился все ближе и ближе... Казалось, что природа затихла, примирилась со скрежетом металла и зловещим воем бомбардировщиков. Но не примирились с этим люди. Они мужественно и стойко переносили тяжесть военной страды и продолжали делать свое трудное дело.
Постояв у окна, Доватор выплел в переднюю и приказал адъютанту позвать начальника политотдела полкового комиссара Уварова и военкома Михаила Павловича Шубина.
— Вот и отлично! Сейчас насчет чая сообразим! — возбужденно проговорил Лев Михайлович, когда пришли политработники. Он часто вставал со стула, заглядывал в окно, несколько раз прошелся из угла в угол, зябко пожимая плечами.
— Только за этим и пригласил? — поудобнее устраиваясь на пружинном диване, улыбаясь, спросил Шубин.
Он видел, что генерал чем-то расстроен и пытается скрыть это...
— Нет, не за этим! — решительно и веско ответил Доватор. — Ну, а если есть возможность, почему не выпить и чайку? За стаканом хороший разговор получается! Откровенный такой, домашний.
—Отвыкли уж по-домашнему разговаривать, — заметил высокий белокурый Уваров, наблюдая за Доватором ясными голубыми глазами.
— А я вот никак не могу отвыкнуть, — задумчиво отозвался Шубин. — Мне часто хочется поговорить не языком уставов, а простыми задушевными словами.
— Да, это верно! — после минутного размышления заговорил Доватор, — одним по-настоящему хорошим словом можно глубоко затронуть человека... Сейчас нам, как никогда, нужны такие слова! — горячо продолжал он. — Знаете, товарищи, я сегодня получил записку... Меня спрашивают, почему мы отходим без боев, оставляем противнику огромную территорию. Эти же слова только сейчас повторил разведчик Буслов. Почему нормально не совершаем марши, а бежим, скачем? Кони измучены, начинают хромать, подков нет, с воздуха сыплется на головы горячий металл, а тут снова приказ на длительный марш с самыми жесткими сроками! Вы понимаете, какая ответственность лежит на всех нас?.. Поэтому я и пригласил вас для домашнего разговора за стаканом чаю...
— Мне кажется, что надо во всех подразделениях провести открытые партийные собрания, — медленно и вдумчиво начал Уваров. — Разъяснить всем бойцам и командирам, что мы временно оставляем нашу территорию, и не скрывать, что фашисты, не считаясь с потерями, стремятся захватить нашу столицу Москву. Но этого никогда не будет!
Далее Уваров сообщил намеченный план политической работы на марше. План был одобрен. Наутро работники политотдела выехали в части и подразделения. Михаил Павлович Шубин направился в дивизию генерала Атланова.
Партийное собрание при штабе корпуса проводил вместе с Доватором Николай Максимович Уваров. На повестке дня стоял один вопрос: информация о положении на фронтах Великой Отечественной войны и задачи коммунистов в предстоящих сражениях.
Был безветренный день. Молчаливо притих густой лес. Размашистые ветви елей слегка прикрылись белыми, точно ажурными кружевами, сквозь которые то проглянет яркий солнечный луч и обозначит на смешанных со снегом листьях человеческую тень, то снова скроется за хмурыми тучами.
Между деревьями разместились пришедшие на партийное собрание люди. Многие сидят на старом валежнике, другие просто на земле, некоторые стоят, прислонившись к деревьям. Разведчики во главе с Филиппом Афанасьевичем Шаповаленко нарубили клинками еловых веток, смастерили общую подстилку и разместились под ветвистым дубом. Здесь были Буслов, Захар Торба, Павлюк, писарь Салазкин. Все с напряженным вниманием вслушиваются в слова, начальника политотдела Уварова.
— На легкую победу, товарищи, рассчитывать не приходится. Впереди нас ожидают суровые испытания! Мы сейчас отходим не потому, что у нас мало сил и нет желания драться, не поэтому! Нам нужно накопить и сохранить резервы, чтобы нанести противнику сокрушительный удар! Сейчас наша доблестная пехота и танковые части ведут с врагом смертельные бои. Мы, коммунисты, должны служить примером мужества, воли и выдержки и, если потребуется, отдадим за дело партии Ленина — Сталина, за
