блох в строчку сажает.
— Чорт знает что такое! — бранился Хафиз, швыряя трубку. — Я ему дело говорю, а он о пирамидоне и про каких-то блох говорит! — Но тем не менее после разговора он чувствовал себя спокойней и уверенней. Потом снова брал трубку и вызывал соседа Орлова.
— Ну, как, Сережа, а? Я считал, что ты самый первейший друг, а ты мне на затылок блох напустил. Нехорошо, ай-ай, как нехорошо! Эти блохи сидят у меня на шее, как скорпионы. Если ты их жалеешь и не бьешь, то я из них живо дух выпущу. Посмотри, как я их буду атаковать.
— Ты хорошо знаешь характер нашего хозяина? — спрашивал Орлов.
— Отлично, — вздыхал Хафиз, склоняясь над телефоном.
А командир полка сидел в блиндаже с трубкой возле уха, слушал все эти переговоры и не вмешивался ни единым словом, только глуховато откашливался и коротко вздыхал.
Настроение командиров и бойцов его радовало. Все нити предстоящего боя он уже забрал в свои руки, отчетливо понимал и чувствовал замысел противника. Теперь оставалось подчинить дальнейшие события своей собственной воле и управлять ими. Не выпуская из рук трубки, он бросал сосредоточенный взгляд на карту или на склонившегося в конце стола Головятенко, занятого составлением оперативной сводки. В блиндаж то и дело спускались связные и осторожно клали на стол свернутые в трубочку донесения.
— Как добрался? — коротко спросил одного Осипов, развертывая бумагу.
— Хорошо, товарищ полковник, — бодро ответил Вася Громов. Это был совсем молодой паренек, недавно прибывший на фронт добровольцем.
— Ты меня скоро в генералы произведешь? А? В полковники уже зачислил. — Антон Петрович, прищурив глаз, лукаво улыбался.
— Виноват, товарищ подполковник!
— То-то... По снегу полз?
— Полз.
— А почему не отряхнулся?.. Сходи, милый, к оперативному дежурному и скажи, что я велел тебе стакан водки дать.
— Да нет, товарищ полковник, товарищ под... не пью я... — смущенно бормотал Вася.
Присутствующие давились от хохота. Вася Громов водки терпеть не мог и отдавал свою порцию товарищам. А однажды скопил целый литр и принес в подарок командиру полка. Это теперь служило предметом постоянных шуток.
— Да что вы смеетесь? — едва скрывая усмешку, спросил Осипов. — Мы же все с ним делим пополам... даже шинель...
Тут хохот еще больше усилился.
С шинелью у Васи произошла такая история. Назначил его командир эскадрона Биктяшев в штаб посыльным. Дежурный по полку определил его в землянку командира полка и заставил топить железную печь. Вася выполнял свои обязанности очень добросовестно. Бдительно следил за печкой, бегал в штаб, колол дрова. Осипову старательный паренек понравился. Один раз Антон Петрович застал его в страшном смятении и растерянности. При появлении командира полка Вася всегда вскакивал и становился «во- фрунт». Но сейчас он этого не сделал. Лицо его было выпачкано в саже и выражало самую отчаянную растерянность.
— Ты что, милок, кособочишься? — удивленно посматривая на паренька, спросил Осипов.
— Разрешите, товарищ подполковник, в эскадрон отправиться, — совсем подавленно проговорил Вася.
— Зачем?
— Наказание отбывать...
— Какое наказание?
— Наряд. Комэска товарищ Биктяшев, старший лейтенант, дал, — унылым голосом отвечал Вася.
— За что?
— За шинель... — Вася повернулся и показал. Левая пола шинели почти наполовину была сожжена и являла собой очень печальный вид. — Растопил жарко и нечаянно уснул маленько. Комэска мне сказал: «Ты самый первостепенный лентяй, спишь все время, шинель спалил...» и велел откомандироваться в эскадрон на кухню картошку чистить.
Вася докладывал с такой наивностью и искренним огорчением, что Осипову трудно было скрыть улыбку.
— Как же теперь быть-то? Нехорошо ведь получается! — Антон Петрович присел на стул, написал записку и, подавая ее Васе, сказал: — Ступай к моему помощнику, капитану Федосееву, и отдай. А потом вернешься сюда.
Через два часа Вася явился к Осипову в новенькой, ловко пригнанной шинели и готов был броситься подполковнику на шею. С тех пор он был зачислен постоянным связным командира полка.
— Младший лейтенант Братко, проводите Васю... — уже без шуток приказал Осипов своему адъютанту. — Да кстати скажите, чтобы на батарею Ченцова подбросили снарядов, а Орлову — патронов. Кухню туда чтобы не возили. Обед доставить в термосах, без всякого шума и ложечного звона... Лейтенант Головятенко, напишите реляцию на орден Красной Звезды санинструктору Гончаровой. И вообще потребуйте от командиров всех подразделений списки отличившихся.
Голос Осипова прервал сильный гудок зуммера. По телефону звонил комбат Ченцов. Он сообщил, что в конце просеки показались немецкие танки. Осипов так сжал телефонную трубку, что, казалось, намеревался раздавить ее. С хрипотой в голосе, но четко и раздельно приказал:
— Подпустить ближе. Бить наверняка, чтобы не ушел ни один. Как только ошеломишь внезапностью, Орлов будет атаковать пехоту. Спокойно, спокойно, милый. Я держу резерв, в случае нужды помогу. Ну, в добрый час, в добрый час! Все будет хорошо.
Внушительная и крепкая уверенность командира полка подбодрила Ченцова, как самая живительная дружеская ласка. Ченцов был храбр и смел, никогда не терялся. Любил риск, но увлекался боем расчетливо, с неподражаемой виртуозностью. К этому приучил и своих артиллеристов. Полуторакилометровую просеку он измерил до последнего вершка и со скрупулезной точностью высчитал ориентирные данные.
В конце просеки, из завала, вымазанный какой-то серой краской показался тяжелый танк, за ним второй, средней величины, третьим выполз бронетранспортер. Он, как и башни танков, был облеплен автоматчиками.
Передняя машина, тяжело переваливаясь на неровностях, громыхая гусеницами и покачивая длинным хоботом орудия, медленно приближалась. Над лобовой амбразурой отчетливо вырисовывался череп со скрещенными костями.
— Ну!.. — посматривая на комбата блестящими глазами, придушенно крикнул Алексеев.
Ченцов, нажимая плечом на кудрявую пышную елку, то плавно поднимал, то опускал руку, словно собираясь дирижировать оркестром:
— Подожди, подожди...
На середине просеки, обходя торчащие пни, тяжелый танк уклонился вправо, подставляя левый бок в полный профиль.
— По первому основному... — протяжно заговорил Ченцов. — Угломер двадцать-десять... бронебойно-зажигательным, огонь!
Танк дрогнул, сверкнув ослепительной вспышкой, высоко подбросил исковерканную башню. Затем раздался оглушительный грохот, и все окуталось черным дымом. Удачно посланный снаряд взорвал весь комплект находившихся в машине боеприпасов вместе с сидевшими вокруг башни автоматчиками.
Немцы, ехавшие на других машинах, беспорядочно спрыгивали в снег и тут же падали под пулеметным огнем Сергея Орлова. Последующими выстрелами был уничтожен второй танк и изуродован бронетранспортер. Находившиеся у второго завала автоматчики бросились удирать. Выскочившие из засады кавалеристы расстреливали их из автоматов, кололи штыками и рубили шашками. Разгром был полный. Подоспевшие разведчики Кушнарева — Торба, Павлюк и Буслов — повели в штаб несколько десятков пленных.
