Володя быстро собрал вещи, предупредил администрацию, обнял и поцеловал Инну. 'И снова бой! Покой нам только снится'!
В Сухуми в аэропорту Володю встретил Феликс, чувствовалось, что он был переполнен горем настолько основательно, что на нем не было лица: почернел, осунулся, глаза наполнены слезами. Он молча пожал Володе руку, вышли из здания аэропорта, сели в машину с тонированными стеклами: Феликс без всяких обиняков, словно был уверен в том, что настоящий мужчина должен все выдержать, огорошил:
– Володя, случилась трагедия: самолет, на котором находились Сабрина и Магазанник, при заходе на посадку под Сухуми врезался в гору, все погибли.
Володя никогда раньше не видел, как плачут мужчины: Феликса словно вдавило в сидение, он сгорбился, его сотрясали конвульсии беззвучного рыдания, говорить он больше не мог. У Володи от неожиданности закружилась голова и стало поташнивать. Он вышел из машины и, подойдя к охраннику, попросил закурить – это была его первая в жизни сигарета. Он даже не замечал вкуса вдыхаемого дыма, остановился, когда пламя, слизав весь табак, подобралось к самым кончикам пальцев, к губам. Он обратился к охраннику:
– Не знаете подробности?
Охранники, безусловно, все знают – это же их работа отслеживать всю информации, способную так или иначе воздействовать на шефа. Парень ответил:
– Летели на военно-транспортном самолете. Диспетчер, видимо, отвлекся, или не очень активно реагировал на проблемы российского самолета (здесь же Грузия), а пилоту неизвестны точные детали маневра, как они накладывались на типовую параболу, отсвечивающуюся на диспетчерском экране. Результат – столкновение с горой. Все вдребезги, сейчас там работает комиссия, район оцеплен, собирают остатки тел пассажиров и экипажа, ищут 'черный ящик'. Муза Ароновна уехала на опознание останков, держится мужественно, но за двое суток не произнесла ни одного слова, ничего не ест, только запивает водой какие-то таблетки.
– А ведь нам надо знать, что это за таблетки, мы же и ее охраняем. – добавил сострадательным, но все же недовольным тоном охранник.
Из машины вышел Феликс, он продолжал разговор по мобильнику. Договорив, обратился к Володе:
– Сейчас заедем за Музой: может быть, что-либо прояснится. Затем отправимся в гостиницу, где и будем решать, что делать дальше. Не возражаешь?
Какие могли быть возражения.
Муза ждала машину на улице, перед воротами городской больницы. Она, видимо, не хотела, чтобы Володя даже издалека увидел это скорбное место – самый дальний угол больничного двора, где помещалось патологоанатомическое отделение вместе с судмедэкспертизой. Туда уже начали свозить останки погибших в авиакатастрофе.
У Музы было каменное лицо, она попыталась изобразить подобие улыбки только, когда увидела Володю. Удержав его жестом в салоне автомобиля, она присела к нему поближе на заднее кресло, прижала голову сына к плечу и замолчала, силясь подавить подкатывающиеся к горлу рыдания. Затем она, справившись с конвульсиями, несколько отстранилась от Володи, впилась в его лицо полными слез глазами и ломающимся голосом произнесла:
– Я предупреждала их обоих: не оформляйте брак – это для вас грех, слушайтесь Бога! Вот теперь наступило возмездие.
Феликс попытался что-то высказать, как-то защитить погибших, но Муза решительно его прервала:
– Кстати, это и тебе, Феликс, суровое предупреждение. Не тяни ты меня в эти 'райские кущи'. Мне еще необходимо окончательно поставить на ноги Владимира.
Новую слабую попытку Феликса высказать свое мнение Муза прервала решительным жестом. И не нужны были слова, все стало понятным без них – разумнее прекратить никчемные разговоры. Муза помолчала несколько минут, видимо, успокаивая бурю, все время пытавшуюся вырваться наружу. Ей это тяжело давалось, но она оказалась мужественной и волевой женщиной. Словно вспомнив что-то, она стала разыскивать свою сумочку, которая от резких движений свалилась с сиденья на пол автомобиля. Нашла ее, раскрыла и, доставая небольшую записку, пояснила:
– Володя, перед случившимся, примерно за неделю, приходил твой племянник – Саша. Он хотел поблагодарить тебя за помощь – оказывается из-за него ты ввязался в драку с наркоманами, будь осторожен, прошу тебя. Посмотри, он ведь совсем мальчишка, а уже провидец. Мне разрешено было прочитать записку: из нее понятно, что Саша унаследовал поэтический дар твоего отца, его деда. Но посмотри, какое предчувствие событий, словно предупреждает о надвигающейся трагедии и пытается приободрить, поддержать тебя. Мистика! Вот уж воистину: 'Устами ребенка глаголет истина'!
Володя развернул записку, в глаза прежде всего бросился короткий стих ('Знамение').
Перед стихами было написано несколько строк текста: Саша благодарил за помощь, оставлял телефон, адрес, предлагал встретиться по приезде в Санкт-Петербург. Действительно во всем этом была не только реальность, но и мистика.
Но сейчас Володю волновала не депеша, не появление нового родственника. Боль неожиданной утраты сразу двух самых близких людей почти парализовала сознание. Он думал, говорил и действовал словно на автомате: спрятал записку, помолчал подбирая слова и обратился к Музе почти с примитивным штампом:
– Когда будут похороны? Где все это будет происходить?
Музу как бы ударило разрядом тока, она снова замолчала, давя в себе рыдания. Справившись, вымолвила:
– Володя давай, во-первых, договоримся, что ты будешь теперь называть меня мамой. Если, конечно, тебе это не сложно. Но для меня в том содержится многое – потом, как-нибудь объясню мотивы. Во-вторых, ты обязан знать правду, а правда эта очень горькая. Понимаешь, они оба, словно по злому року, по чьему- то предвиденью, сидели в таком месте салона самолета, что после столкновения, взрыва и пожара от обоих не осталось следа. Не только их души, но и тела растворились в воздухе. Нам осталась только память о них. Помнишь в стихотворении: 'Чернота подавляет: повсюду мерещится пыль, песок и зола'… Не собрать даже пепла для захоронения… Даже часы, некоторые украшения сгорели дотла.
Володя после длительного молчания способен был произнести лишь немногое:
– Музочка,.. тетушка,.. мамочка, ты моя дорогая! Я никогда не делил вас, а любил обоих… У меня всегда было две мамы!.. Сабрина, Муза. Я это постоянно чувствовал.
Володя задумался, уйдя, видимо, с головой в захламленные уголки памяти. Аналитические размышлизмы путались под ногами у разума сердца. Он задал тяжелый, глупый вопрос:
– А зачем, собственно, они полетели? Как оказались в этом самолете, на этом рейсе?
Ответ был убийственным, говорила опять Муза:
– Сабрина и Аркадий летели к тебе, хотели первыми сообщить тебе о изменениях в их жизни, как-то объясниться, что ли… Ты же понимаешь, их волновала твоя реакция. У Аркадия были дела в Сухуми, вот они и сделали маленький крюк, закончившийся, к сожалению, такой нелепой трагедией…
Муза на мгновение, словно, ослепла от слез. Она мотала головой и только причитала, слов нельзя было разобрать (горе всегда необходимо прежде выплакать). Затем она заговорила более внятно:
– Я многократно говорила Сабрине, просила ее быть осторожней… Неужели не понятно: Сергеев ведь из компании посвященных… Точнее – 'меченных' и Богом и Дьяволом… Все с ним непросто. Нельзя было
