— Носите с честью. Спасибо вам за то, что вы воспитали таких замечательных дочерей.
Взволнованные и смущенные, Настя и Валя ожидали своей очереди. Они тоже были награждены такой же высокой и почетной наградой.
— Это, товарищ генерал, Родине нашей спасибо. Я их грудью своей кормила, вырастила, а Родина их уму-разуму научила. Пусть ей и служат, пусть почитают ее, как мать свою, — ответила Лукерья Филипповна и по крестьянскому обычаю поклонилась, тронув рукой теплую, нагретую солнцем землю.
— Еще раз спасибо вам за хорошие слова ваши, — сказал генерал и тоже склонил свою седовласую голову. Потом, встряхнув ею, прищурив заблестевшие глаза, улыбнувшись, добавил: — А к ним, мать, я обязательно приеду на свадьбу.
— Такому гостю, как вы, почет и место. Милости просим, — проговорила Лукерья Филипповна. — А свадьба скоренько будет. Все уже решено, — лукаво поглядывая на зардевшуюся Настю, — продолжала она. — Решила моя Настенька связать свою жизнь с пограничниками крепким червонным матузочком, так говорят на Украине, — доброй, значит, веревочкой...
— Кто же жених?
— Нашелся такой... Капитан Михайло Ромашков.
— Это, Лукерья Филипповна, мой крестник.
— Вот и добре! Будете его хлопцев крестить, только не у попа в кадушке, а в люльке на подушке да за богатым столом, за доброй чаркой горилки.
— Принимаю, Лукерья Филипповна, и благодарю от всего сердца!
После того как отзвучали последние слова приветственных речей, Лукерья Филипповна еще раз подошла к генералу Никитину и, теребя кисти белого пухового платка, смущенно спросила:
— Вы не можете мне сказать, товарищ генерал, про одного человека?
— А что это за человек?
— Ваш офицер. Тот, что меня тогда в сарае запер, Петром его звать.
— Знаю такого, знаю, — подчеркивая последнее слово, ответил Никитин. — Он нужен вам?
— Да. Повидать бы его.
— Он уехал домой.
— Когда вернется, передайте ему поклон мой.
— Он, Лукерья Филипповна, уехал совеем, — задумчиво ответил Никитин.
Уже в машине Никитин еще раз перечитал письмо Петра Пыжикова. Вот что тот писал генералу:
«...Я сам толком не знаю, что меня больше всего огорчает. Проваленные экзамены в институт или сытый домашний обед, приготовленный на заработанные отцом деньги. Мне раньше казалось, что я умнее других, талантливее, грамотнее. Теперь со всей неумолимой очевидностью обнаружилось, что плохо я учился и многое позабыл из того, что знал. Я понял, что человек в наше время должен все время учиться, безразлично — работает он у станка или носит офицерский китель. А я, не усвоив азы, не сделав в жизни ничего полезного, мечтал о профессорской кафедре, добивался, чтобы уйти с заставы, о которой я тоскую теперь каждый час, каждую минуту. Я завидую каждому проходящему мимо меня солдату и офицеру. А вечерами, тайком от родителей, надеваю мундир с погонами и выхожу на Невский проспект, отдаю честь старшим офицерам, приветствую защитников моей Родины. ...Сейчас, когда я пишу эти строки, перед моими глазами стоит далекая приморская застава или высотная горная. Я служил на той и на другой. Я вижу низенький белый домик, красный трепещущий на крыше флаг, слышу голос начальника заставы, тихий и твердый, как у моего друга капитана Ромашкова, отдающего боевой приказ на охрану государственной границы. После этого у меня начинает темнеть в глазах. Вспоминая майора Рокотова, над которым я подло в душе и даже въявь издевался, я готов поцеловать край его зеленого плаща. Это — неутомимый в труде, влюбленный в границу человек. Жаль, что я поздно его понял. Когда я иду вечером по улице, встречаю шествующих надменно холодных гордецов в залихватских костюмчиках с галстуками пестрой расцветки, я презираю их «демоническую» напыщенность, презираю и самого себя. Она прилипала в ранней моей юности и ко мне, прилипала, как маловидимый паразитический микроб, с которым беспощадно боролись мой друг Михаил Ромашков и майор Рокотов. Вы, товарищ генерал, сказали мне в глаза всю горькую правду. Считаю, что я демобилизован правильно. Но тяжесть вины только сейчас начинает сказываться в моем сердце. Я готов начать службу с самой почетной и важной должности — с солдатской. После долгих и нелегких раздумий я чувствую, что готов и хочу охранять нашу родную границу, о чем и прошу вашего разрешения. Все зависит от...»
Не дочитав несколько строк, Никитин свернул письмо, аккуратно подравнял края. С минуту подержав в руках, он бережно положил письмо в карман. Когда и что он ответил на него, пока не известно.
ПОГРАНИЧНАЯ ТИШИНА
I
В Белоруссии есть небольшая деревушка — «веска», как называют ее местные жители, — Ясенка. Приютилась она на берегу озера Ясное, заросшего густым разнолесьем. Здесь даже в самые ветреные дни не шибко плещутся волны, а вода от зелени лесной кажется синей, ласковой. А в погожую тишь в зеркале лесном, словно в сказочном диве, стоят опрокинутые верхушками вниз желтые сосны, черно-пестрые березки с зеленым, как бархат, дрожащим листом, кряжистые дубы с темной шершавой корой.
Природа одарила ясенчан не только разнолесьем, озерами, кишащими рыбой, но и топкими болотами с духовитым багульником и плешивыми от песка безымянными высотками. На одной из таких высоток несколько лет тому назад была построена пограничная застава номер ... Но не в номере, в конце концов, дело — у заставы есть другое название — Андреевская. Когда оно родилось и почему так прочно закрепилось за Ясенками, теперь уже никто сказать не может. Все жители ближайших деревень, руководящие работники местной власти и колхозов, воины да и большинство пограничников, начиная от Бреста и кончая Прибалтикой, иначе ее и не именуют. Нужно сказать, еще не было такого в практике погранвойск, чтобы застава называлась именем здравствующего начальника, да и, пожалуй, не часто случается, чтобы офицер продержался на одной и той же заставе более двух десятков лет. Однако Павел Иванович не только продержался, но честно прослужил все эти долгие годы. Застава его неизменно была в числе передовых. Были и трудности, особенно на первых порах. Но это уже прошлое. Не раз начальство предлагало Андрееву переменить диковатую лесную веску Ясенку на Черноморское побережье, на веселую, солнечную Молдавию, но Павел Иванович не соглашался.
— Отказаться от Черного моря? Ну, Павел Иванович! — сослуживцы разводили руками.
— Говорят, на Крымском побережье уникальный климат? — спрашивал Павел Иванович, делая такой вид, словно всю жизнь мечтал попасть в это сказочное место.
— Вот именно уникальный!
— В чем же его уникальность?
— Так это же теплая чаша. С севера и с востока прикрывает эту чашу айпетринская скальная гряда
