и уложили на лавку. Настал час самозабвенного отдыха.
В щели предбанника золотились последние лучи заходящего солнца. Мимо раскрытой двери мелькали низко летающие стрижи.
«Экая благость, — сладостно думал хозяин. — Будет вёдро, и, хвала богу, соглядатаев сбыл».
В эту минуту блаженного покоя в предбанник ввалился заводский приказчик — широкоплечий, нелюдимый кержак. Он сопел, топтался у порога, как неуклюжий медведь. Кержак многозначительно поглядел на хозяина и на дверь мыльни.
В бане на полке в густом пару хлестались вениками молодки.
— Закрой! — показал хозяин на дверь в баню. — Ну, докладывайся, пошто приволокся? Случилось что?
Приказчик закрыл дверь, скинул шапку.
— Беда, господин! — хрипло выдавил он.
Хозяин сбросил простыни, вскочил.
— Ну!
Из-под густых бровей приказчика сверкнули нелюдимые глаза. Он засопел, разгладил бороду и сказал угрюмо:
— Троих пымал, а четвертый угребся, жильный бес, и челобитную на тебя, хозяин, уволок.
— Девки, облачать! — заревел заводчик, и глаза его налились злобой. — Я им покажу челобитье! Я им…
Он задыхался от ярости. Девки мигом облачили его. Красный, распаренный хозяин выскочил за порог бани и заорал на весь заводский двор:
— Плети! Ратая!
На его зов с высокого крыльца сорвались и бросились навстречу дядька-кат и серый волкодав Ратай.
2
Рассвирепел-залютовал хозяин, разослал во все концы конные дозоры. С усердием они обшарили горы, чащобы, болотистые зыбуны да изрыскали тайные тропы, но беглец-челобитчик как в воду канул. Ушел удалец и унес горькую жалобу на заводчика.
Задержанных утеклецов-бедолаг заковали в тяжелые дубовые колодки и бросили в яму. Хозяин и кат отводили душу на несчастных; каждый день они спускались в глухое подземелье и чинили расправу: жгли каленым железом пятки, полосовали кошкой, подпаливали бороды, но молчали бедолаги. Ни одним словом, несмотря на страшные муки, не обмолвились.
По утрам на шихт-плац сгоняли всех заподозренных и секли кошками. Еще пуще обезумел от крови заводчик. На избитых, измордованных натравливал он пса-волкодава. Пес рвал икры, опрокидывал людей на землю и грыз. Троих унесли с шихт-плаца замертво с изорванными глотками. По заводу прошел глухой слух, что темной ночью кат сбросил с плотины грузные рогожные кули. А пока шли суд и расправа на заводе Прокофьева, утеклец-челобитчик достиг города Екатеринбурга. После долгих мытарств добрался до горного начальника и вручил ему мирскую жалобу. Жаловались в ней работные, что Прокофьев обременяет людишек непосильной работой, истязает их нещадно, а баб и девок берет себе на утеху. Горная канцелярия всколыхнулась — учуяли приказные в этом деле доходную статью. Давненько добирались они до денежной кассы заводчика, да причины не находилось. А тут челобитная подоспела — само счастье шло в руки.
По жалобе проворно нарядили следствие; на завод наехали горные начальники и стали допрашивать работных и потерпевших девок. Все в один голос показали на безмерное утеснение. Следователи жили на заводе долго, тянули допросы, изводили бумагу.
Заводчик не дремал, умчал в Екатеринбург и пробыл там с месяц.
В скором времени на завод пришел указ, а в нем предписывалось: крестьян, которые изобличены в неповиновении, наказать плетьми и сдать в солдаты. Девок за блудодейство предать церковному покаянию, а заводчика поручить наблюдению предводителя дворянства.
Дабы неповадно было в дальнейшем возмущать народ, закованного в кандалы челобитчика-ходока под сильным караулом доставили на завод и сдали на внушение заводчику.
Измученный, избитый работный предстал пред грозные очи владельца. Суд был скорый и беспощадный. На ранней зорьке по приказу заводчика кат вывел бедолагу за ворота и пустил бежать.
Вдогонку за несчастным натравили пса Ратая.
На валу собрались мужики и заводские бабы. Глядя на эту гнусную картину, бабы утирали слезы.
Работные угрюмо молчали.
3
Не прошла и неделя, как на заводе случился новый переполох. Нежданно-негаданно с ночи исчез пес Ратай. Днем волкодав, как тень, следовал по пятам хозяина, а вечером ложился в коридоре у порога хозяйской спальни — стерег его крепкий сон.
И вдруг обнаружилось — нет Ратая. Поднялась суета, кричали, свистали, — пес не отзывался. Хозяин насупился, помрачнел — почуял неладное.
После недолгих поисков пса нашли в темном сарае. Ратай, тихо раскачиваемый ветерком, висел на пеньковой веревке. У раскрытых ворот сарая расхаживала ворона и призывно каркала.
Пса вынули из петли, положили на землю. Подошел хозяин. Все притихли. Заводчик склонился и тоже долго молчал. Потом встряхнулся, крикнул, озлобясь:
— Так вот что с моим верным другом сделали. Погодите же!
Уйдя в хоромы, хозяин вызвал к себе попа. Заводский попик отец Иван немедленно явился на зов владельца. В серой домотканной рясе, худой, с испитым лицом, попик боязливо переступил порог хозяйской горницы и заискивающе поклонился.
Хозяин сидел в широком покойном кресле, опустив на грудь голову.
— Изволите звать, батюшка, — прервал щемящую тишину поп.
Заводчик поднял глаза.
— Батя, беда стряслась! Сгиб мой верный друг Ратаюшка, — голос хозяина задрожал.
— Добрый был пес! — вздохнул поп. — А только вы не извольте кучиться, то все ж псина, а не человек.
— Как так? — вспыхнул хозяин. — Ведомо тебе, батя, что пес мой получше человека берег меня! Они, они, работные, его сничтожили! — закричал заводчик. — Так я ж покажу, как превысоко стоит мой пес. Слушай, батька, пса я упрятаю в домовину, а ты панихиду отслужишь, да на заводское кладбище его отнесем.
Поп вылупил глаза.
— Сегодня заупокойную отпоешь! — поднялся с кресла заводчик.
Поп скрестил на животе руки, собрался с духом, осмелел.
— Увольте, милостивый. Скотину, а наипаче пса, канонами православной церкви не дозволено покоить на людском погосте. Не могу.
— Как? — вскипел заводчик, сжал кулаки и тяжелым шагом пошел на попа. — Как ты смеешь мне в том отказывать? Я тут царь и бог. Убью! — заскрипел он зубами.
Поп испуганно пал на колени.
— Расказните, не могу! Лучше прикажите принять мученическую смерть, чем господа обидеть.
— Дурак, сот пять отсыплю, хорони пса! — не отступал хозяин.
— Ох, и велик соблазн, — вздохнул поп, — да не могу. Ох, не могу! Расстригнут меня.
— Кто?
