беда. Бурливая вешняя волна подхватила струг, понесла стрелой и с ревом хряснула его о каменную грудь бойца.[3] Струг качнулся, раскололся, и тяжелый груз пошел на дно. А за ним, утонул и заводчик.
Никто не дознался: то ли нарочно потесные[4] головной струг на бойца направили, то ли в самом деле нежданная беда нагрянула…
Роскошный монумент на кладбище так и остался стоять впусте.
1940
Каверза
1
Государыня Екатерина Алексеевна во всем старалась показать свою неудержимую любовь к русским обычаям я нравам: посещала православную церковь, где усердно отбивала поклоны, умилялась русскими народными песнями, и даже ходила молва, что царица-матушка строго соблюдает российские посты. Словом, во всем она стремилась походить на искони русскую женщину. Несомненно, все это было для внутреннего государственного употребления.
Одновременно с этим государыня прилагала немало усилий, чтобы походить на западноевропейскую монархиню, весьма просвещенную дочь своего времени, которой нисколько не чужды даже тонкие философские вопросы. Ее величество в минуты отдыха от обременительных дел писала ученые трактаты и находилась в переписке с просвещеннейшим философом-энциклопедистом Вольтером. Наряду с воздаянием внимания русскому государыня усиленно подражала придворным обычаям иноземных государей, особенно французскому, — по примеру Версальского в Царском Селе отстроила замысловатый дворец с роскошным парком, ввела в дворцовый обиход ошеломляющие наряды и пышную свиту. На придворных обедах даже блюда подавались европейские. Поэтому понятно, почему одна пустяковая мелочь беспокоила государыню. Русские послы, побывавшие в немецких странах, много рассказывали о диковинном деликатесе, без которого не обходится ни один придворный банкет. Деликатес этот — были неприятные с виду, но весьма прохладительные устрицы, именуемые в этих странах мушелями. В тонкостях этого изысканного блюда было под силу разобраться только особам знатного происхождения, посему простой-де народ, не понимая вкуса, не обожает сей божественной пищи.
Екатерина Алексеевна изъявила неудержимое желание выращивать подобных мушелей в своих отечественных палестинах. «Россия — обширнее и богаче западных царств, — резонно рассуждала государыня, — так почему же не водиться мушелю в наших водах?»
Не откладывая надолго сего дела, государыня соизволила срочно вызвать архангельского губернатора генерал-майора Головцына.
Грузный и пребывающий в преклонных годах вельможа, получив эстафету о срочном вызове его в Санкт-Петербург, сильно перепугался. Предполагая придворные козни и другие злосчастья, он с тяжелым сердцем тронулся в дальнюю дорогу.
После многих дней странствования по топким северным проселкам, сопутствуемый полицейскими чиновниками, губернатор прибыл, наконец, в столицу и, вопреки его страхам, был отменно принят государыней. Она вышла в утреннем кружевном платье, милостиво допустила к ручке и даже улыбнулась.
— Приятно видеть ваше рвение, — ласково обратилась она к нему. — Льщу себя надеждой, что поручение наше будет исполнено отменно…
Архангельский губернатор ждал всего, но тут никак не мог он поверить своим ушам, когда государыня всемилостивейше рассказала ему удивительный прожект. По этому прожекту повелевалось генерал-майору Головцыну, не медля ни минуты, возвратиться в Архангельск и там, через сведущих людей, отыскать на приморских берегах устричные места. Отыскав эти места, предлагалось губернатору озаботиться выращиванием устриц, а по достижении ими должной упитанности, заняться их ловлей и доставкой живыми к высочайшему ее императорского величества столу.
Губернатор был весьма озадачен небывалым поручением, но слова своей государыни почел за неоспоримый закон. Не отдыхая после утомительного пути, он пустился в обратное странствование в Архангельск. С дороги он разослал гонцов отыскать людей, понимающих толк в разведении и ловле мушелей.
2
После немалых хлопот сведущие люди были найдены. Им были даны огромные подъемные, положены приличествующие оклады, и они со строгим губернаторским приказом отправились в прибрежные места отыскивать устричные лагуны.
Старанием и умением расторопных людей устрицы были найдены в достаточном количестве и весьма годные к еде в Кемском заливе и Мезенской губе.
В один из ясных солнечных дней в губу согнали со всего побережья рыбарей-поморов и заставили их ловить поганую тварь, которую не только человек, но и псы отказались есть.
Многое было непонятно рыбарям-поморам.
— Ваша милость, — говорил старшой помор, — что сия мерзкая тварь поганит море, давно нам то ведомо, но и то учтите, судари, этой мерзкой твари тут пропасть и всю ее не переловишь!
Еще более были удивлены поморы, когда устриц бережно пересадили в бочоночки и уложили на возы. Эту кладь беломорские раскольники должны были везти на своих лошадях за многие сотни верст в далекий Санкт-Петербург.
Обрадованный удачным ловом, губернатор Головцын решил первую партию живых устриц доставить в столицу лично. Немедленно была снаряжена почтовая карета, со всей осторожностью уложена драгоценная поклажа, и вельможа в сопровождении преданного человека, сержанта Загоскина, тронулся в путь.
Не смыкая глаз, день и ночь мчались в бешеной скачке генерал-майор и его верный личарда-сержант с небывалым подарком к государыне. Не один десяток добрых коней пал в упряжке, немало было сворочено скул ямским старостам усердием сержанта, но в конце концов ценный груз добрался до Санкт- Петербурга.
3
Дабы дать отдышаться устрицам и придать им свежесть и приличествующий моменту достойный вид, губернатор решил остановиться на подворье Александро-Невской лавры. Никого не оповещая о своем приезде, он думал не мешкая заняться этим ответственным делом, но монах-эконом был настолько любезен и так настойчиво звал генерал-майора к столу отведать после дороги снеди и подкрепить свои силы наливками, что губернатор не устоял перед соблазном.
За столом любопытный монастырский эконом не преминул узнать, по каким делам его превосходительство изволили прибыть в Санкт-Петербург. Не желая открывать всю суть дела, господин Головцын дал понять монаху, что они везут по личному повелению матушки-государыни к ее столу редкостную снедь и при этом живую.
