немедленного увольнения лавочника, напомнили и о спецодежде из мешковины.
Теппан порывисто засипел сигарой, стряхивая пепел прямо на грудь своей шубы, властно и безоговорочно заявил:
– Изложите свою претензию письменно, мы ее обсудим и решим. А сейчас немедленно марш на работу! Буду ждать до девяти часов вечера. – Теппан вытащил из внутреннего кармана массивные золотые часы, не глядя на притихших забастовщиков, добавил: – Кто не приступит к работе, лишим продовольствия и вышвырнем вон.
– Эге-ге! – В толпе кто-то кашлянул, закряхтел и тут же смолк.
– Разойдись! – визгливо, словно его подстегнули, выкрикнул ротмистр Трещенков.
С полминуты рабочие стояли в некотором смятении и нерешительности. Потом как-то вдруг дружно повернули от крыльца, гулко притопывая разбитыми пимами, не оглядываясь, плотной группой пошли прочь. В звонких, морозных сумерках настороженного поселка далеко и долго были слышны их удаляющиеся шаги.
Теппан и вся его свита скрылись в конторе. В тот же вечер в Петербург полетела телеграмма следующего содержания:
«Сегодня утром забастовали рабочие Андреевского, после обеда – Утесистого. Опрашивали вместе исправником причины забастовки. Рабочие Утесистого обещали к вечеру изложить письменно свою претензию. Андреевские заявили, что кому-то вместо мяса попалась конина. На предложение приступить работе заявили, что к вечеру письменно изложат жалобу. Подождав до девяти вечера, никаких заявлений не получил. Объявил команде – в случае дальнейшего невыхода на работу назначить пятницу расчет. Теппан».
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В марте солнце поднимается над тайгой все выше и выше и снег на припеках становится мягче. Не дожидаясь ответа администрации, выборные делегаты во главе с Архипом Булановым в этот же день, к обеду, были уже на прииске Утесистом и быстро подняли из шахт всю смену. Слух о начале забастовки распространился мгновенно. К вечеру остановились работы на прииске Успенском, а на другой день с утра забастовали прииски Васильевский, Варваринский, Пророко-Ильинский, Нововасильевский, Липаевский, Нижний. Как только рабочие узнавали о забастовке соседей, тут же сходились на собрания, выбирали делегатов и срочно отправляли на следующий прииск. Оставалось поднять самые крупные – Феодосиевский, Александровский и Надеждинский, где находился главный административный центр. Именно туда и пробирались Кондрашов с Лебедевым, предварительно решив побывать на прииске Васильевском, где жила Маринка, чтобы повидаться со ссыльным большевиком Черепахиным, к которому у них была явка.
После неожиданной встречи с Берендеевым Василий Михайлович попросил Лебедева устроить встречу не в доме Матрены Шараповой, а где-нибудь в другом месте. Здесь долго оставаться было нельзя. Тимка Берендеев мог вернуться с урядником. Начали думать и перебирать вместе с хозяйкой все возможные закутки, но так ничего и не придумали. К этому времени пришел Георгий Васильевич Черепахин и увел гостей в только что выстроенную для управляющего баню. Она стояла на отшибе, почти у самого берега реки Бодайбо и как раз накануне топилась. В ней было тепло и даже уютно. Старым березовым веником Черепахин подмел баню, а Лебедев завесил маленькое окошко мешковиной.
– Я тут омывал вчера свое грешное тело, – зажигая лампу, признался Черепахин.
– Проникаешь в высшие сферы? – спросил Кондрашов.
– Понемножку… Имею честь работать на лесном складе и даже с самим управляющим встречаюсь на рыбной ловле.
– Это совсем хорошо! Я на Урале пристроился было деньги считать у одних чудаков. Там один хозяин любил этаким социалистом прикинуться…
– Наш из немцев, но тоже любит иногда поиграть в демократию, даже Шиллера читает на память…
Вскоре разговор принял деловой характер.
– Я уже собрался ехать на Феодосиевский, – продолжал Георгий Васильевич. – Там у нас много хороших людей.
– Да, феодосиевцы народ крепкий, – подтвердил Лебедев. – На них можно положиться.
– А как у вас в Надеждинске? – спросил Черепахин.
– У нас любительский драмкружок и самые высокополитичные меньшевики, – усмехнулся Михаил Иванович.
Лебедев был из моряков, сосланных за революционное выступление.
– Вот-вот! Там у них довольно сильное гнездо, – сказал Черепахин.
– Однако там есть Петр Иванович Подзаходников и наши боевые морячки, – заметил Лебедев.
– Петр Иванович человек твердый. Он-то уж умеет трясти меньшевичков, да так, что от них перья летят, – проговорил Черепахин.
– Полагаете, что станут мешать нам? – спросил Кондрашов.
– Видите ли, какое дело… – Георгий Васильевич выпустил побольше фитиль в керосиновой лампе и переставил ее от каменки на полок. – Дело в том, что здешние меньшевики пригрелись на теплых местечках, в разных канцеляриях и прочих культурных учрежденьицах. А забастовка, как тебе известно, событие канительное и ответственное. Сам понимаешь!
– Да, да, понятно, – кивнул Василий Михайлович.
– Вмешиваться в забастовку опасно, места лишишься, а то и головы, – подхватил Лебедев. – Они будут лавировать, менять курс.
– В том-то и дело! – Черепахин и Кондрашов засмеялись.
