парусах. В основном это были моряки, превосходно владеющие парусом. Почти неправдоподобное исключение из них — Джон Колдуэлл.
В 1944 году в Австралии моряк военного корабля Джон Колдуэлл познакомился с женщиной по имени Мэри. Превратности военной службы бросали его с одного театра боевых действий на другой. Но вот война кончилась. Регулярных рейсов в Австралию не было, и Джон решил отправиться к Мэри на парусной лодке. Он купил крошечную яхту «Язычник». Джон не хотел плыть через океан один. Ему просто необходимо было взять с собой кого-нибудь, желательно человека, умеющего управлять яхтой, так как сам он в парусах ничего не понимал.
Разумеется, желающие разделить с ним одиночество были. Но, увидев неказистую яхту, они исчезали. Тогда Джон прихватил с собой двух котят, книгу «Как управлять судном» и один пустился в плавание.
На выходе из Панамского канала, проделывая первые упражнения с парусом и румпелем, Джон выпал из яхты и догонял ее вплавь. Несколько раз он сажал «Язычник» на мель, налетал на скалы, терпел крушения.
В «Отчаянном путешествии» Колдуэлл превосходно описал все эти приключения. Во время одного из ураганов он потерял мачту, почти все продовольствие. С середины Тихого океан плыл без пищи, съел все, что можно было съесть, — бриллиантин, машинное масло, бумажник. Он единоборствовал с акулой, пытался бить из рогатки чаек, бредил, опухал от голода. Но в нем все же теплилась надежда выжить. Он был молод и хотел во что бы то ни стало победить смерть.
«Я подумал о том, — писал он, — решился бы я на это путешествие или нет, если бы знал, какие неожиданности подстерегут меня? „Я решился бы“ — таков был мой ответ. То, что я сделал, было увлекательно, несло с собой сильные ощущения. Несмотря на опасности, я был в восторге. Я испытывал жажду, знакомую всем мужчинам, — жажду приключений. И вдобавок ко всему, я приближался к единственной в мире женщине, о которой мечтал, — к Мэри!»
Колдуэлл выбросился на риф у одного из островов Фиджи. Жители выходили его, поставили в буквальном смысле слова на ноги, так как в яхте он разучился ходить. А вскоре он встретился с Мэри — этой единственной в мире женщиной, которая стала его женой.
Потом в плавание пустился знаменитый Ален Бомбар. Затем «вояж века» совершает Френсис Чичестер. За ним — Уильям Уиллис…
Несколько раз Дима Кравченко, подобно своим кумирам, хотел отправиться в океан. К сожалению, ему не удалось осуществить эту мечту. И вот теперь, когда ветер гнал «Замору» и тихо шумела вода под ее носом, он, по-видимому, в мыслях был далеко от нас.
Ну вот что гонит таких людей? Во имя чего они бросают вызов силам, которые несравнимо выше человеческих? Кому нужны испытания безбрежностью водной пустыни, ураганами и голодом, жарой и жаждой? Почему, пройдя через ад плаваний, эти люди готовы повторить все сначала?
Любовь к морю?
Отчасти так. Пожизненный пленник моря Джошуа Слокам был таким же, как Джозеф Конрад, который писал: «В моей книге, откровенной, как предсмертная исповедь, я пытался раскрыть сущность моей ненасытной любви к морю. Возникшее таинственным образом, как всякая великая страсть, неимоверной волей богов посланная нам, смертным, чувство это росло, нерассуждающее, непобедимое, выдержав все испытания, устояв против разочарований, которые таит в себе каждый день трудной, утомительной жизни».
Или их влечет тяга к острым ощущениям?
Возможно, и это играет не последнюю роль. «Да, да, после тридцати четырех дней борьбы с морем я все еще получаю огромное удовольствие, когда смотрю на него», — говорит Хауэлз.
А может быть, презрение к смерти? Или стремление проверить свои силы?
Жербо писал, что путешествие в Америку предпринял ради удовольствия и для того, чтобы доказать себе, что он в состоянии его завершить.
Видимо, плавания таких отчаянных людей хороши тем, что они раздвигали границы наших представлений о самом человеке.
Были среди мореплавателей и такие, кто преследовал более конкретную, научную цель.
Один доказывал, что египтяне вполне могли на своих папирусных судах доплыть до Нового Света, отстаивал версию переселения народов с островов Океании на земли Южной Америки.
Другой собственным примером подтверждал, что человек, потерпевший кораблекрушение и оставшийся один на один с морем, вполне может выжить, найти для себя пищу и воду, если не впадет в отчаяние.
И подвиг Бомбара, и героические плавания других одиночек говорили о величии человеческого духа. Эти люди не настолько дорожили жизнью, чтобы бояться поставить ее на карту. Но они же и дорожили ею, чтобы не превратить существование в серые, пресные будни…
…К ночи усилился ветер. Он ожесточенно навалился на парус «Заморы». С большим трудом мне удавалось удерживать шкот. Пошла килевая качка. За воем ветра я вдруг услышал в отдалении пугающий звук. Что это?
Долго всматривался в хмарь впереди, пока не понял: это сталкивались друг с другом льдины. За этим звуком — ниже и яростнее — слышался гул, который шел от гряды торосов в зоне сплошного пака.
У меня возникло ощущение, что мы идем в западню. Я не видел еще льда, но мне показалось, что он начал смыкаться вокруг «Заморы» гудело и слева, и справа, и спереди.
Холод стал проникать сквозь намокшую куртку. Я опустился на колени, чтобы за каютой укрыться от ледяного ветра. Видимость сократилась до нескольких метров. Пошел снег. Он хлестал по лицу, и кожа начала неметь.
Проснулся Дима. Морщась, он выбрался из спального мешка, полез в трюм, открыл крышку, прикрывающую реверс. Очевидно, мысль, что в трюм набралась вода, и во сне не давала ему покоя. В трюме действительно плескалась вода, смешанная с машинным маслом. Дима растолкал Володю:
— Ты перед выходом заглядывал в трюм?
— Смотрел. А что? — Спросонья Володя только моргал глазами.
— Что, что… Вода в трюме! — вскипел Дима. — Всегда так! Пока сам не проверишь, никто палец о палец не ударит!
Дима был несправедлив. Володя трюм проверял, и Дима об этом знал, но сейчас просто не мог сдержаться. Вода могла попасть через фланец или залиться сверху, так как волны иногда накрывали палубу.
Володя молча полез в рундук, достал ветошь и стал выбирать воду.
Наверное, плыть в одиночку хорошо и потому, что надеяться не на кого, одиночка все должен делать сам. А когда в команде, да еще собранной наспех, не знают, что делать, или знают, но надеются друг на друга, то появляется раздражение, а то и откровенная вражда. И ничего путного из плавания тогда не выйдет.
Принимает Амдерма
Вдоль берега тянулись голубоватые ледяные поля. На скалах, поднявшихся прямо из моря, сидели чайки, изредка переругиваясь с товарками пронзительными голосами. Справа плыла бурая плоская равнина Вайгача. Иногда на снежниках появлялись стаи серых, линялых гусей, медленно спускающихся к полой воде. В некоторых местах лед наполз на сушу, изломался, и из трещин тянулись вверх полярные березки и ягель.
Потом суша скрылась из глаз. Но ненадолго. Из сизоватой кромки моря вдруг вырос впереди по курсу холм. Он постепенно вылезал из воды, начинал зеленеть, и на склонах лесенкой появились белые домики Амдермы.
Пока мы шли к ней, стало темнеть. Весь холм залился огнями. В созвездиях огней ярче других горели фонари на мачтах главной достопримечательности Амдермы — гидрометеоцентра. Сюда-то и поступает вся
