духовенство призывало царя к милосердию и прощению грехов. Такая позиция в те времена если не приравнивалась к бунту, то заставляла царя задуматься: «Если они позволяют себе такое при моей жизни, то что они могут позволить себе в случае моей внезапной смерти? Избрать патриарха? Восстановить двоевластие? Избрать угодного им царя и порушить все мои свершения? Так нет же! Не бывать этому!» И вот в изощренном уме Феофана Прокоповича, когда-то примеченного в Киеве Петром Первым по его хвалебной речи в честь Полтавской победы, выписанного в Великороссию и вознесенного на псковскую архиепископию, зреют статьи «Духовного регламента». Главное — нейтрализовать церковные власти, избежать их противостояния властям светским, не допустить новой «никонианы», которая временами просматривалась в поведении Стефана Яворского, исполнявшего более двадцати лет должность блюстителя патриаршего престола. И аргументы для этого нашлись: здесь и соборность, и объективность, и беспристрастность, и демократичность, и скорость разрешения вопросов. По-иезуитски красивые словосочетания легли в обоснование решения о ликвидации патриаршества и учреждении Духовной коллегии, или Святейшего правительствующего синода, в 1721 году. Так Петр Первый, отстраняя духовенство от участия в выборе непосредственно его наследника, на триста лет вперед обрек церковь быть послушной исполнительницей воли царствующих особ Российской империи.
Следует напомнить читателю, что после смерти Алексея Петровича мысли Петра были вновь заняты шведскими делами. После гибели Карла XII переговоры с его преемницей на троне шли крайне тяжело. России пришлось вновь прибегать к военным действиям, пока Элеонора и стоящая за ней аристократия не согласились продолжить обсуждение условий прекращения 21-летней войны.
Долгожданный Ништадтский мир 30 августа 1721 года венчал многолетние труды: Россия — морская держава, владелица Петербурга, Риги, Ревеля, полноправная участница большой европейской политики, а Петр — он и Великий, и отец нации, и император. Что еще нужно человеку в этой жизни? Оказывается, что-то еще нужно, в первую очередь уверенность, что труды, приведшие к таким результатам, были потрачены не зря, что свершенное не просто сохранится, а и преумножится, что память потомков будет светлой и благодарной.
Еще не завершились торжества по случаю победы над шведами, а Петр с присущим ему упорством делает очередной шаг к абсолютной власти, в том числе и в вопросах престолонаследия. Следуя уже однажды высказанной мысли: «Лучше будь чужой добрый, нежели свой непотребный», — он своим именным уставом отменяет не только право первородства, но и право кровного наследования престола. Этим самым он уравнивает права родного внука — единственного наследника по мужской линии — с любым «человеком с улицы»: которому «правительствующий государь захочет — тому и определит наследство». Кто же у него был на примете? Дочери? Нет, и этому утверждению есть доказательство. Соглашаясь на брак своей старшей дочери Анны Петровны с герцогом Голштинским, Петр потребовал от них отказаться за себя и за свое будущее потомство от всех притязаний на русский престол.
Три года все были в неведении насчет преемника, и вдруг все встало на свои места. В мае 1724 года Петр торжественно коронует на царство свою вторую жену — Марту Скавронскую, в православии Екатерину Алексеевну. Кто бы мог ожидать, что бывшую домработницу протестантского священника, прошедшую в русском плену «огонь и воду», ждут еще и «медные трубы»! Вот так выбор!
Но как же ему не везло, первому российскому императору! Не прошло и полугода после коронации «любезнейшей супруги государыни императрицы», как она была то ли заподозрена, то ли уличена в супружеской измене, и с кем? С Вилимом Монсом, братом известной Анны Монс. Горькая ирония судьбы. Несчастного ждала участь майора Глебова. Ему отрубили голову и воткнули на кол для всеобщего обозрения. Мера наказания изменщице неизвестна, но, думаю, не символическая.
По русской практике, беда не приходит одна. Вслед за Екатериной провинился и светлейший князь: Александр Данилович Меншиков за свое неисправимое казнокрадство был отстранен с президентского поста в Военной коллегии и впал в немилость. И, нужно сказать, было за что. Получая на содержание армии полное денежное довольствие, он умудрился не выплатить деньги солдатам и офицерам за семнадцать месяцев. Легко отделался.
Но и это было еще не все. Вслед за «Алексашкой» последовали члены Высшего суда, уличенные во взятках.
Рушилась опора, на которую так уповал император всероссийский.
Все это подтачивало и без того не очень-то крепкое здоровье монарха, а здесь еще и происшествие на Лахте с тонущими солдатами и матросами, когда Петр сам бросился в холодную ноябрьскую воду спасать утопающих. Петр слег, хотя иногда и появлялся на публике. Припадки участились, а мучившие его боли усилились. Все понимали, что близится конец, но никто не посмел напомнить императору о необходимости официально и недвусмысленно определиться с престолонаследником. Сам же он не делал этого, приходя в отчаяние от одной только мысли, что смерть может быть столь скорой. Он все еще надеялся на продолжение своего земного существования, ради чего поздние раскаяния и благодеяния, вызванные предсмертными обстоятельствами, посыпались из него как из рога изобилия. Были освобождены все арестованные за долги, которые Петр велел возместить из своих личных средств. Вслед за ними освободили всех каторжан, кроме убийц, государственных преступников и неоднократно судимых за разбой. После этого были прощены все осужденные по военным артикулам, а также дворяне, не явившиеся на смотр в назначенное время.
Во всех церквах всех религиозных конфессий шла непрерывная служба за его здравие. Однако облегчения не наступало. 27 января 1725 года Петр, придя в себя от очередного припадка, потребовал перо и бумагу, но его физических сил хватило для того, чтобы написать: «Отдайте все…» Кому?
На этот вопрос предстояло отвечать уже другим людям…
Комментарии
1
2
3
4
5
6
7
