исключением нескольких городов, оказавшихся неприступными (Кременец, Холм), подверглась «потоку и разграблению».
Весной 1241 года Батый перешел Карпаты и двумя ордами устремился дальше на запад. В битве у реки Солоной (Сайо) венгерский король потерпел поражение и бежал в Австрию, а его владения подверглись опустошению. Другой монгольский отряд разорил Сандомирскую волость. Затем, объединившись, татаро- монгольские войска перешли реку Вислицу и, разбив в бою дружины двух польских князей, вторглись в Нижнюю Силезию. Герцог Генрих, хозяин тех мест, решается принять бой у города Лигница. В битве гибнут он сам и почти все его войско. Дорога во внутреннюю Германию открыта. Однако через день после Лигницкой битвы подоспели полки чешского короля Вячеслава и принудили татар повернуть назад. По пути в Венгрию кочевники опустошают Силезию и Моравию, но при осаде Ольмюца терпят поражение опять же от чешского воеводы Ярослава, прибывшего из Штернберга на помощь осажденным.
В 1242 году татары сделали попытку вторгнуться в Австрию, но и здесь на их пути встает большое ополчение под началом чешского (!) короля, герцогов австрийского и каринтийского. Не принимая боя, татары отступили и вскоре ушли на восток. Больше никогда они не предпринимали серьезных попыток к завоеванию Центральной и Западной Европы.
До сих пор считается, что Русь спасла Европу от татаро-монгольского нашествия. Как хочется верить в эту красивую легенду, щекочущую самолюбие русских и украинцев. Но если незашоренно разобраться в событиях того времени, то получится, что хвастаться нам особо и нечем: не было ни единства князей, ни полководческого таланта, ни самоотверженности Рюриковичей. Похвалы заслуживают лишь воины Евпатия Коловрата да безымянные защитники Торжка, Козельска и еще нескольких городов Южной и Северо- Восточной Руси, за чьи подвиги в ранг святых почему-то возведены вся семья князей Зарайских: Федор, Евпраксия (самоубийца!) и младенец Иоанн, убитый матерью; также трусливый и бездарный полководец князь Георгий Владимирский и вся его семья: три сына – Всеволод, Мстислав, Владимир, жена Агафья, внук – младенец Димитрий, дочь Феодора и две снохи – Мария и Христина. В чем же состоит их духовный и гражданский подвиг? В том, что одни не смогли организовать защиту не только земли Русской, но и своих семей, а другие по вине собственных мужей, братьев и отцов погибли при штурме городов? А где же князь Василий Козельский, где Евпатий Коловрат, где сотни, тысячи простых дружинников и ополченцев, павших по вине тех же князей?
Хотя нет. Есть в числе православных святых, воссиявших в том роковом 1238 году, не князь, не церковный иерарх и даже не юродивый, а «благородный римлянин Меркурий», победивший в единоборстве татарина-исполина и спасший Смоленск. Но ведь опять же не свой «лапотник».
Однако вернемся к вопросу о спасении Европы. Единственное, чем мы косвенно помогли нашим западным соседям, так это тем, что убили некоторое количество кочевников при осадах городов и в открытом бою. Кроме того, большое число варваров мы вывели из строя вследствие того, что отяготили их неисчислимым полоном и несметным богатством, чем «связали по рукам и ногам». Несмотря на обилие лесов и болот, сусанины еще не родились, зато «стрелки переводить» наши предки умели уже тогда. Ранее упоминавшийся нами тысяцкий Димитрий, киевский воевода, находившийся в плену у Батыя, стремясь ослабить татарский гнет в русских землях, говорил ему: «Будет тебе здесь воевать, время идти на венгров; если же еще станешь медлить, то там земля сильная, соберутся и не пустят тебя в нее». Вот тебе и закрыли собой Европу от нашествия.
А почему Батый не остался в Европе? Кто-то считает, что он выполнил завет Чингисхана и дошел до «последнего моря» – помыл свои сапоги в Адриатике; кто-то говорит о борьбе за великоханский престол после смерти Угедея; кто-то склонен преувеличивать значение победы у Ольмюца и мощь войска чешского короля. Нам же представляется, что Батый, познакомившись с Центральной Европой, сделал тот же вывод, что и Добрыня, дядя Владимира Святого, после победы над волжскими болгарами: «Такие не будут нам давать дани: они все в сапогах; пойдем искать „лапотников“. Вот и вернулся Батый к „лапотникам“, вернулся еще и потому, что до него стали доходить известия из Волжской Орды о восстановлении русских городов и создании воинских дружин. Ввязываясь в большую войну на Западе и теряя своих воинов, он рисковал упустить победу и над русскими землями.
Глава 7
Подводя итоги
Завершая наше краткое повествование о древней истории Руси, ее доордынском периоде, и суммируя все те преобразования, которые она претерпела с «призванием» варяжских князей и византийских священников, а также в ходе естественно-исторического развития под влиянием внутриплеменных и внешнеполитических факторов, мы должны признать, что история восточнославянских, угро-финских и других племен, участвовавших в многовековом этногенезе, в результате которого появилась такая общность, как русский православный народ, мало чем отличалась от истории их южных и западных соседей. Как те, так и другие прошли долгий эволюционный путь родоплеменных отношений с выстраиванием властных структур, формированием правил поведения, созданием иерархии духовных ценностей, вполне соответствовавших уровню развития производительных сил того времени, природно- климатическим условиям, численности и плотности населения, а также того жизненного пространства, на котором эти народы формировались и жили.
Обычное право было настолько хорошо внедрено в сознание и быт древних русичей, что им продолжали руководствоваться пять поколений Рюриковичей, и только Ярослав Мудрый догадался в конце концов «положить его на бумагу», внеся исправления, связанные с изменением классового состава общества и особым положением князей «с чадами и домочадцами».
Ни в VI веке, когда славяне появились в районе Ильменя, ни тем более в IX веке, когда первые варяжские князья отметились на Руси, праотцы наши не вели «зверьский» образ жизни, как о том говорит ангажированный летописец. Предки знали «Правду Сварога» и князей, умели возделывать поля и добывать металл, ткать холсты и проводить селекционную работу. Они чтили род свой, своих старейшин, своих богов, т. е. вопросы управления в родах и племенах решались на Руси не хуже и не лучше, чем у других европейских племен. Знакомы были им и межплеменные союзы, возникавшие во времена нашествий гуннов, готов, обров, венгров, но существовавшие недолго и с разной степенью эффективности: когда терпели поражение и отходили в дикие неосвоенные места севера и востока, когда побеждали – и тогда уже осваивали южные степи и Северное Причерноморье.
Человек – составная часть живой природы, а в природе идет постоянная борьба за выживание и жизненное пространство. Если эта борьба происходит на острове или на каком-либо другом ограниченном пространстве (оазис, горная долина), она приобретает беспощадный характер, ибо лишиться своей территории означает если не неминуемую смерть, то неисчислимые страдания – не зря изгнание из рода считалось самым суровым наказанием практически у всех народов мира. Но одно дело – остров, и совсем другое дело – бескрайний материк. Одно дело изгой – одинокий беспомощный человек в лесу, в горах, в пустыне, и другое дело – род, племя, странствующее по просторам земли. Наши пращуры, насколько мы вообще осведомлены о своей истории, всегда жили на этих бескрайних просторах, хотя и не в бог весть каких условиях (леса, болота, холода и постоянное чувство голода), поэтому в случае нашествия более сильного противника они имели возможность, бросив поля, охотничьи угодья и убогие жилища, отойти дальше в леса и начать все сначала на новом месте, смешавшись с автохтонным угро-финским населением или оттеснив его. А те предпочитали худой мир доброй ссоре по той же причине: бескрайность необжитого жизненного пространства. Этим, вероятно, объясняется и то обстоятельство, что как те, так и другие издревле не заботились о красоте и благоустройстве своих жилищ, которые им приходилось часто бросать либо из-за непрошеных гостей, либо из-за истощения суглинистых почв и оскудения охотничьих угодий. Инстинкт самосохранения подсказывал: все, чем они владеют, не стоит того, чтобы за это «ложиться костьми». Отсюда, видимо, и идет непротивленчество, так характерное и финнам, и русским.
Однако бескрайности просторов когда-то приходит конец: остается все меньше лесов и болот, пригодных для проживания. К тому же нарастает сопротивление угрофиннов, а славянские племена в свою очередь становятся все более агрессивными. Пружина межплеменных отношений (пришельцы – русичи – угро-финны) сжимается, грозя раздавить более слабых и менее организованных. Если раньше племя все- таки худо-бедно, но удовлетворяло потребности своих членов в пище и тепле, как-то защищало их в условиях дикой природы, то в условиях массового нашествия иноплеменников оно исчерпало свои возможности и безопасность людей оказалась под угрозой. Нужно было искать новые силы, новые формы
