детей подозревали в том, что у нас дурная кровь только потому, что все еще на воле слабоумная дочь Джона Пиготта? О не-е-ет…
Он внезапно обмяк, на носу выступили красные прожилки.
— Если она не поправится, Билл, запри ее. Так будет лучше для всех.
Часы бьют половину одиннадцатого. В курительной остались только Уильям с тестем. Тихо входит дворецкий леди Бриджлоу и наклоняется к лорду Ануину со словами:
— Пporuy прощения, сэр, но миледи просила сообщить вам, что ваша супруга заснула.
Лорд Ануин тяжело подмигивает Уильяму и, взявшись жирными от еды руками за подлокотники кресла, готовится подняться.
— Женщины, — ворчит он.
Разговор чрезвычайно встревожил Уильяма. Он целыми днями раздумывает о нем. Однако, в конце концов, совсем другое подтолкнуло его к решению относительно судьбы Агнес: не советы друзей, не настояния доктора Керлью, даже не едкие слова, влитые ему в уши лордом Ануином. Нет — нечто совершенно неожиданное, что не должно было бы оказать на него ни малейшего влияния, но оказало — таланты к резьбе по дереву безвестного рабочего с его плантации.
22 декабря Уильям отправляется в поездку на ферму в Митчем — наблюдать за установкой пресса для лаванды, который следующим летом должен — по крайней мере, на одной стадии переработки сырья — заменить человеческий труд. Уильяма давно уже не удовлетворяла система, при которой босоногих мальчишек нанимали топтать лаванду перед загрузкой в дистилляционную камеру. Помимо сомнений в гигиеничности процесса, он не уверен, что мальчишки обходятся ему так уж дешево и работают так эффективно, как считал его отец, — они вечно норовят улизнуть, жалуясь, что их жалят пчелы. Уильям не сомневается, что машина окажется лучше, и вот он с гордостью любуется новым прессом, хотя пока еще нет лаванды, чтобы опробовать его.
— Отлично, отлично, — хвалит он управляющего, заглядывая в чугунную полость, назначение которой ему совершенно не понятно.
— Прекрасная вещь, — заверяет его управляющий, — самая лучшая.
Митчем завален снегом, да и большая часть Суррея тоже; Уильям пользуется случаем пройтись в одиночестве по своим полям, полюбоваться их нетронутой белизной, под которой дремлет урожай будущего года. Трудно поверить, что когда-то он считал залогом своего будущего невразумительные стихи и ненапечатанные эссе, а не эти огромные и надежные владения, эту неколебимую, плодородную, прочную основу. Увязая галошами в глубоком снегу, он продвигается к полоске деревьев, которая загораживает от ветра его лаванду. Он взмок от пота под своей нерповой курткой и перчатками на меху. Прислонившись к первому же дереву, он глубоко дышит, выпуская клубы пара в морозный воздух.
Только постояв с минутку и переведя дух, он замечает на обсыпанной снегом коре грубо выцарапанную надпись:
Он в изумлении читает и перечитывает слова. У него нет охоты выяснять, кто из его работников тратит бесценное время на выцарапывание этой шутки. На уме у него лишь одно — безумие его жены известно всем и каждому; притча во языцех… Даже рабочие на ферме говорят об этом. Все вокруг смеются над ним; он с таким же успехом мог быть и рогоносцем!
Ветерок приводит в движение остатки листвы, сухой, как папиросная бумага, и Уильям, понимая, что это бред, обшаривает глазами ветки, на случай, если Агнес все-таки там.
В доме Рэкхэмов образовался переизбыток ангелов; их столько, что всех невозможно разместить на рождественской елке. Конфетка, Роза и Софи все обошли на нижнем этаже в попытке найти местечко, еще не увешанное украшениями. Не сдаваясь, они пристраивают хрупкокрылых фей в самых невероятных местах: на подоконниках, на часах, на новой вешалке для шляп, на картинных рамах, на оленьих рогах, на крышке пианино, на спинках редко используемых кресел.
А теперь уже утро рождественского сочельника — время для наведения окончательного лоска. За окном вьюжно, жутковато и тихо. Только что принесли почту; в запотевшее и замерзшее окно гостиной еще видна сгорбленная фигура почтальона, уходящего в молочную мглу.
В доме тепло; в каминах, потрескивая, пылает огонь; даже пришлось передвинуть елку к противоположной стене гостиной, подальше от вылетающих искр. Конфетка, Роза и Софи присели на корточки вокруг деревянной крестовины, скромно натянув юбки до щиколоток, и собирают упавшие украшения. Роза тихонько напевает:
Наступает Рождество, Гусь уже на блюде, Пенни
Не осталось ни одной свободной веточки, на которой не висела бы цветная нитка, серебристый шарик или фигурка из спичечной соломки, но самое главное еще впереди. Роза, страстная читательница женских журналов, вычитала совет: как украсить рождественскую елку снегом, который будет выглядеть совсем как настоящий. В соответствии с этим простым рецептом, она налила в пустой флакон-распылитель из-под духов Рэкхэма смесь воды и меда, описанную в журнале как «безвредный и эффективный клей для закрепления муки, которая будет изображать снег». Теперь Роза, Конфетка и Софи, вооружившись распылителями, обрызгивают ветки липкой жидкостью.
— Вот незадача! — Роза нервно смеется. — Это надо было сделать, прежде чем мы взялись наряжать елку!
— Придется осторожнее обсыпать ветки мукой, иначе мы все перепачкаем, — соглашается Конфетка.
— На будущий год умнее будем, — вздыхает Роза.
Она только что заметила, что мисс Рэкхэм разбрызгивает воду с медом по ковру, и раздумывает, вправе ли она запретить ребенку участвовать в разбрасывании муки. Ей льстит, что мисс Конфетт охотно трудится вместе с простой горничной, но не хочется рисковать — тут малейшая ошибка может испортить отношения.
— В сторонку, Софи, — говорит гувернантка, — вы будете нашей советчицей.
Обе женщины по очереди насыпают муку друг дружке на ладони, как можно аккуратней стряхивая ее на липкие ветки. У Конфетки голова кружится от триумфа: быть одной из домочадиц Рэкхэма, практически членом семьи, обмениваться с Розой улыбками, подтверждающими, что обе занимаются глупостями. Никогда еще сотрудничество с другой женщиной не давало ей чувства такой интимности — а она много чем занималась с женщинами. Роза доверяет ей, она доверяет Розе, они заключили — без слов — соглашение о том, что доведут эту работу до конца; они сыплют муку друг другу на руки и надеются, что это останется их маленькой тайной.
— С ума мы посходили, — сердится Роза, когда они начинают чихать от разлетающейся по комнате муки.
Конфетка подставляет ладони, на которых мука подчеркнула каждую трещинку и шероховатость. Но слов не нужно — у всякой женщины свои несовершенства; например, вблизи заметно, что Роза чуть-чуть косит. Значит, они ровня.
Еще чуть-чуть побрызгать — и дело сделано. Гостиная вся в муке, но то, что прилипло к веткам, и впрямь удивительно похоже на снег — как и было обещано в журнале; а остальное можно вымести в одну минуту. Но подметать гувернантка не будет, решительно объявляет Роза. За подметанием Роза запевает
