Храм Калкина не походил ни на один из виденных Каспаром храмов. Главный зал его не был погружен в молчание, и не тихие молитвы или пение гимнов раздавались в нем — он был наполнен громкими голосами. Повсюду стояли группы молодых людей, часто — вокруг более пожилого священнослужителя, иногда без оного; порой юноши внимательно прислушивались к речам старшего, а порой оживленно дискутировали с ним. Другие братья торопливо шли куда-то по делам мимо беседующих, но нигде Каспар не видел молчаливого служения божеству, которое привык встречать в храмах.
— Иногда у нас бывает довольно шумно. Давайте пройдем в мои покои, подождем, пока вас не проводят в ваши комнаты, — предложил отец Вагаша.
Он провел трех мужчин по коридору, открыл какую-то дверь и жестом пригласил всех войти внутрь. Тем временем к прелату приблизился слуга и забрал у того коническую шапочку и мантию. Каспар отметил, что под мантией отец Элект носил ту же простую рясу из серого домотканого холста, что и все остальные священники этого храма.
Покои отца Электа Вагаши были обставлены просто, но полки вдоль стен вмещали богатейшее собрание книг, рукописей, свитков и пергаментов. Остальную обстановку составляли письменный стол и пять стульев вокруг него. Церковник пригласил своих гостей сесть и велел слуге принести освежительные напитки, после чего уселся сам.
Каспар не смог удержаться от того, чтобы поделиться своими впечатлениями:
— Ваш храм не похож на храмы, которые мне доводилось видеть. Это скорее школа.
— Потому что это и есть школа, в определенном смысле, — ответил Вагаша. — Мы называем наш храм университетом, что означает…
— Единство, — подхватил Каспар. —
—
Кеннер и Флинн выглядели так, как будто попали на другую планету, и отец Вагаша обратился к ним:
— Ваш друг говорит на очень древнем языке.
— Древнеквегский, но я почти не знаю его. Мои учителя познакомили меня с классикой нескольких народов.
— Учителя? — удивился Кеннер. — Если я ничего не забыл, ты был солдатом и охотником.
— Был, но этим не ограничивается вся моя жизнь.
Слуга внес поднос с напитками, чаем и печеньем.
— Сожалею, что не могу угостить вам ничем более крепким. Наш орден придерживается умеренности в еде и питье. Однако чай хорош, уверяю вас.
Разлив чай, слуга удалился.
— Так, — сказал отец Элект. — И что же нам с вами делать?
— Отпустить нас, — предложил Флинн. — У нас сложилось впечатление, что если мы не сделаем того, что хочет от нас эта штука, она убьет нас.
— Из вашего рассказа об ужасной гибели вашего друга следует, что она вас спасла.
Каспар кивнул.
— Мы ничего не знаем наверняка, можем лишь строить догадки.
— Меня удивляет одно: как вы можете сохранять спокойствие? — заметил прелат. — Если бы я оказался во власти неких темных сил, то, несомненно, был бы вне себя от страха.
Флинн и Кеннер печально улыбнулись, и Кеннер пояснил:
— Со временем… ко всему привыкаешь. Раньше, когда ужасные происшествия только начались, мы испугались и подолгу обсуждали, что делать. Кто-то хотел оставить этот доспех в склепе, забрать только золото… но мы не смогли. Он — или оно — не позволило нам.
— То есть у нас нет выбора, — добавил Флинн.
— Потому-то мы и обратились к владыке Аншу, — взял слово Каспар. — Я понимал, что здесь творится что-то странное и неправильное, и наверняка при нормальных обстоятельствах был бы весьма раздражен этим. Я в своей прошлой жизни не привык, чтобы мне указывали, что делать. Так что, можно сказать, меня беспокоило собственное спокойствие.
— Должно быть, трудно тебе приходилось в армии, — пошутил Флинн, стараясь развеять мрачное настроение.
— Иногда, — улыбнулся Каспар.
— На вас… наложено заклятие, — определил отец Элект.
— Заклятие? Что это? — спросил Флинн.
— Это магическое принуждение к чему-либо; чары, которые заставляют вас выполнить что-либо, и только тогда вы можете освободиться от них, — объяснил прелат. — Это одна из причин, по которой вы остаетесь относительно спокойны, несмотря на то что большинство ваших товарищей погибли ужасной смертью у вас на глазах.
Кеннер заерзал на стуле.
— А я думал, что это я такой… Бездушный? — подсказал Каспар.
— Угу. Даже когда умер первый наш спутник, я ничего не чувствовал.
— Ты и не мог, иначе заклятие не сработало бы. — Отец Вагаша продолжал: — Братья нашего ордена сейчас изучают вашу реликвию. Когда они закончат, мы постараемся сделать все возможное, чтобы помочь вам освободиться от ее чар.
— Значит, она — зло? — спросил Флинн, как будто у него еще оставались какие-то сомнения на этот счет.
— Порой добро и зло невозможно определить однозначно, — загадкой ответил на этот вопрос отец Вагаша. — Я смогу дать вам более подробные разъяснения после того, как мы изучим эту реликвию. А теперь я советую вам как следует отдохнуть. Вы будете трапезничать вместе с братьями. Нашу пищу нельзя назвать изысканной, но она сытна и питательна. Вероятно, уже завтра будут какие-то новости.
Он поднялся, и все последовали его примеру. Словно по сигналу в покои вошел слуга, чтобы проводить путников в их комнаты. На прощание прелат напомнил им:
— Вечером ждем вас к ужину.
Флинн, идя за слугой, бодро поделился с товарищами своим мнением:
— Кажется, мы не напрасно приехали сюда.
Каспар кивнул, а потом пробормотал задумчиво:
— Если, конечно, мы все не погибнем из-за этого.
После этих слов надолго установилось молчание.
Вечером они ужинали с братьями и отцом Вагашей, но поговорить с ним смогли не на следующий день, как договаривались, а лишь через неделю. Все это время трое путешественников были предоставлены самим себе. Кеннер и Флинн предпочитали отсиживаться по своим комнатам, проводя вынужденный досуг за картами, сном и едой.
Каспар пристрастился к прогулкам по огромному залу храма, где время от времени присоединялся к одной из групп преподавателей и учеников. По большей части темы их бесед не представляли для него интереса: это были незрелые, предсказуемые, идеалистические рассуждения о жизни и мироустройстве. Однако бывший герцог отметил, что даже самые юные ученики умели четко излагать свои мысли.
В один из дней Каспар пристроился к кружку, где разгорелась особенно горячая дискуссия. Священник, ведущий обсуждение, задавал юношам сложные вопросы и слушал, как они в спорах пытались самостоятельно найти верные ответы.
Прислушиваясь к пылким речам, Каспар улавливал если не оригинальную мысль, то по крайней мере намек на нее. Некоторые из этих молодых людей превратятся в настоящих мыслителей, понял он, и даже самые бесталанные из присутствующих здесь учеников несомненно получат мощный импульс в своем развитии.
Внезапно разозлившись, Каспар сказал себе: «Вот что поистине достойно! Вот на что должна быть
