ООН, Министерство обороны отрицает распространяемые в Интернете слухи о военной блокаде острова и об информационной блокаде. Наши запросы о предоставлении спутниковых снимков данной территории, за координатами которой внимательно наблюдали миллионы пользователей веб-сайта телешоу, остались без ответа. Пентагон, по всей видимости, приобрел эксклюзивные права на эти фотоснимки вскоре после выхода последнего эпизода „Морской жизни“».
Затем, вызвав у посетителей паба недовольный гомон, ведущая перешла к сюжету о мужчине, который убил всю свою семью, после чего покончил с собой.
— Почему такие мерзавцы не начинают с себя? — проворчал Стэплтон.
— Все дело в храбрости, я так думаю, — отозвался Тэтчер. — Когда ты сделал что-нибудь такое ужасное, за что тебя все захотят убить, нужно не так много храбрости, чтобы совершить самоубийство.
— Ничего более мерзкого я в своей жизни не слышал, — процедил сквозь зубы Стэплтон, глядя на Тэтчера. — Благодарю за пояснения.
Тэтчер пожал плечами.
Стоявший возле столика студент в черной футболке с изображением Кинг-Конга проворчал:
— «Морская жизнь» побила рекорд. До прошлой недели самым популярным в Интернете было слово «секс». Разве это не противно?
— Вот, значит, как? Мы три недели ждали и теперь должны поверить, что все это было подстроено ради рейтинга? — с отвращением глядя на экран, проговорила Шэрон, привлекательная блондинка, ассистентка Тэтчера Редмонда.
— Да ладно возмущаться, — фыркнул студент в черной футболке. — Вся эта «Морская жизнь» была подставой, Шэрон. Но с точки зрения маркетинга они просто офигенно сработали. Даже тебя обвели вокруг пальца!
— Это не обманка, — покачала головой Шэрон. — То, что они показали, было КГ, к тому же не очень качественной.
— Нет, это не КГ.
— Это был старый клип! — прокричал кто-то с другого конца паба.
— Подлечили старый клип с помощью КГ, — добавил кто-то еще.
— Вот именно. Спасибо! — крикнула в ответ Шэрон.
— Пусть кто-нибудь скажет, что такое КГ, черт побери! — проворчал Стэплтон.
— Компьютерная графика, — ответил ему дружный хор.
— Но ведь даже часа не понадобится, чтобы доказать, что это КГ, — задумчиво проговорила Шэрон. — Правительства других стран уж точно могли бы в этом разобраться. Зачем нас пытаются так неумело обмануть?
— Мм… — с притворной задумчивостью протянул парень в черной футболке. — Может, ради продажи товаров «Найк» и кока-колы?
Тэтчер Редмонд расхохотался и постучал ладонями по столу. Он обожал любые проявления хаоса. Его мгновенно тянуло ко всему, что разрывало тонкую пленку «порядка», в которую люди предпочитали упаковывать реальность.
— А мне будет почти жаль, если это не обманка, — сказал он.
Фрэнк Стэплтон в упор посмотрел на него.
— Не поверю, что вы говорите серьезно, Тэтчер.
— Разве не было бы восхитительной иронии в том, профессор Стэплтон, что мы в нашей страсти осветить каждый уголок земли из-за первобытного страха темноты в конце концов открыли ящик Пандоры и нас всех ураганным ветром сдуло бы с этой планеты?
— Да, иронии хоть отбавляй, — процедил сквозь зубы Стэплтон. — Вот только что в этом восхитительного, Тэтчер?
— Что ж, профессор Стэплтон, если с этой планеты исчезнут люди, хотя бы у кого-то останется шанс тут выжить. Но я, конечно, осознаю, что речь идет о каком-то обмане. Вероятность того, что на таком крошечном, изолированном островке могло быть обнаружено нечто более опасное, чем наш с вами вид, почти нулевая. Но если такое действительно произошло, я полагаю, что это повод для праздника.
Шэрон посмотрела на своего босса с гневом и восторгом — такая смесь чувств была характерна для всех ассистентов Тэтчера Редмонда.
— С какой стати, доктор Редмонд? — спросила она.
Стэплтон поежился.
— Прошу вас, ради всего святого, не дразните его!
— Разумная жизнь — это раковая опухоль окружающей среды, Шэрон, — ответил ассистентке Тэтчер. — Переиначивая природу, люди сотворили новые вирусы, болезни, лекарственно-устойчивые бактерии и другие ужасы, которых никогда не было в природе. После того как на протяжении столетий человек занимался одомашниванием растений и животных, генетическая инженерия теперь саботирует сам код жизни, соединяет между собой эволюционные электрические провода, которым миллиарды лет, — и все ради того, чтобы спровоцировать и приблизить генетическую катастрофу, которая прокатится по биосфере, словно молекулярная чума.
— Весьма драматично, Тэтчер, — кивнул Стэплтон, с любопытством глядя на своего визави. — Но пессимистично до крайности. Ее ли вы верите в такое, как же вы просыпаетесь по утрам? И если на то пошло, как с такими вот мыслями открывают по утрам глаза ваши студенты?
Тэтчер покраснел и заговорил громче, обращаясь теперь не только к Стэплтону, а ко всем присутствующим:
— Мы ввели гены медузы мышам, чтобы мыши в темноте излучали зеленый свет. Мы манипулировали с хокс-генами,[42] добиваясь, чтобы у домашней мухи выросло сто лапок, а у сороконожки — шесть. Мы вводили гены насекомых в растения, гены растений — животным. На земле нет практически ничего такого, чем бы человек не пользовался, и ничего такого, что бы он ни пытался «улучшить» при любой возможности. А то, что осталось, мы выбрасываем за ненадобностью. Глобальное потепление, загрязнение окружающей среды — это всего лишь предвестники грядущей экологической катастрофы. До конца столетия — если, конечно, мы сами себя сначала не уничтожим и даже если уничтожим — мы, по всей видимости, вобьем последний гвоздь в крышку гроба матушки-земли. Если бы люди занимались только тем, что сами себя истребляли, изгоняли из биосферы, — это еще ладно, мы получили бы то, что заслужили, как прочие отвратительные виды до нас. Но в руках рационально мыслящей обезьяны жизнь на земле, в ее морях точно так же подвергнется массовому истреблению под воздействием наноинженерного вируса или генетического вмешательства. Сначала катастрофа прокатится по основным видам, а потом одна за другой рухнут все экосистемы. Все многоклеточные организмы могут исчезнуть, при том что одноклеточные будут вынуждены встать к чертежным доскам и примутся заново изобретать то, что человечество в итоге так жестоко саботировало. Если вы называете крайностями это, профессор Стэплтон, то я с вами согласен. И если вы упрекаете в крайностях меня, что ж — пусть будет так. Человек — это экстремальная биологическая угроза. И ради жизни на планете я готов гостеприимно встретить любого достойного противника.
Послышались жидкие аплодисменты.
— Слушайте, я такой же энвайронменталист, как любой другой, лишь бы этот любой другой был не вы, Тэтчер, но вам не кажется, что вы уж слишком сильно впадаете в безнадежность? — Стэплтон вопросительно выгнул дугой одну бровь.
Тэтчер перевел взгляд на зеленый контейнер «Тапервер» с ланчем Стэплтона.
— Скажите, пожалуйста, что вы сейчас едите, профессор Стэплтон?
Стэплтон прожевал еду и промокнул губы салфеткой.
— Телячьи мозги с яичницей. Я попробовал это блюдо в Париже, когда служил в армии. Моя жена иногда готовит мне это лакомство.
Он подцепил вилкой очередной кусочек.
— Понятно.
— Я на пресвитерианской диете.
Тэтчер покачал головой.
— И вы подсели на одну из этих квакерских диет.
