Но Репейка всего этого не понимал. Какая-то неясность носилась в воздухе, и щенку хотелось уйти, но мастер Ихарош пригнул его к подстилке.
— Останешься здесь, Репейка. У хорошего человека…
Знакомая рука успокоительно погладила щенка.
— Ну, поехали.
Предварительное обследование было проведено быстро. Геза ходил из кабинета в кабинет так, словно больница принадлежала ему.
— Распоряжение Маккоша. Срочно.
— Всем срочно, доктор, — сказала сестра из рентгеновского кабинета, — подождите, пожалуйста.
Доктор, не говоря ни слова, шагнул к телефону.
— Быть может, вам нужно указание от главного врача?
— Разденьтесь, — сердито повернулась сестра к Ихарошу. Сделав снимок, она сказала:
— Я доложу об этом инциденте.
— Хорошо, что сказали, тогда и я заявлю, что обслуживающий персонал рентгеновского отделения оставляет за собой право определять степень срочности и его не интересует, что больного ожидает к себе на прием главный врач больницы. Всего хорошего. Мы можем идти, дядя Ихарош.
Потом мастер Ихарош сидел в приемной, а Геза понес данные анализов в кабинет. Гашпар Ихарош остался один и думал о Репейке, думал о Лайоше… о дворе своем думал, о саде и пчельнике. В нос лезли характерные сложные больничные запахи, но старый мастер сопротивлялся им, что, вероятно, и обратило к дому его мысли.
Зато доктор в кабинете главврача всеми помыслами был в больнице и сразу же упомянул о недопустимом поведении ассистента-рентгенолога.
Главный врач просматривал данные анализов, но на жалобу ответил:
— Это замечательная женщина. Великолепный работник… и в конце концов она ведь права. Она вообще точь-в-точь такая, как ты…
— Ну, знаешь?!
— Разумеется, знаю. Она не допускает вмешательства в свою работу, потому что дело свое понимает и знает порядок. Вероятно, ты торопил ее…
— Конечно.
— А ты позволяешь торопить себя? Вот видишь. Хорошего работника нельзя торопить. Ее нельзя, тебя тоже нельзя… потому что и ты специалист высокого класса… к сожалению!
— К сожалению?
— К сожалению… твой диагноз безукоризнен. Вот, посмотри сам… это очень грустное чтение.
— Я так и думал, — сразу забыл свои обиды доктор, — так и думал. Ему мы уже напели, что здесь творят чудеса, только попасть трудно, потому что ты не слишком тяжелых больных не берешь.
— Правильно! Надежда — главное чудо. Часто и я этим пользуюсь. Но испробую все, а насчет приема немного поупрямлюсь…
— Очень прошу тебя. Можно позвать?
Главный врач только кивнул: в кабинет вошел мастер Ихарош со всеми признаками честной и очень утомленной старости.
— День добрый, доктор.
— Помогите, коллега, больному раздеться. Вот так. Сядьте, пожалуйста. Вам не холодно? — спросил Маккош, так как по телу Ихароша прошла дрожь.
— На дворе сейчас жарко… а здесь немного прохладно.
— Мы покончим с осмотром быстро, ведь по анализам уже все ясно. — И, наклонившись, он почти прижал к себе сухое, тающее старое тело.
— Да, небольшие шумы, то да се…
— Хорошо было бы оставить дядю Ихароша денька на два, понаблюдать, — сказал Геза, но Маккош покачал головой.
— У меня мало мест. Если привезут больного с чем-то неотложным, я не буду знать, куда девать его. Одевайтесь… дядюшка Ихарош.
Старый мастер стал одеваться, но тут заметил, что Геза ему подмигивает, подбивая заговорить.
— А ведь я… иногда… скверно себя чувствую. Очень слаб стал… Иной раз голова кружится… Если бы как-то можно было?…
Главврач отвернулся и посмотрел в окно. В саду еще грелись на солнце больные, но в кроне липы уже попадались желтые листья, трава высохла; железные пики ограды печально обрамляли это преддверие боли и выздоровления, жизни и угасания.
Геза изучал рисунок на линолеуме, а Гашпар Ихарош прислушивался к протарахтевшей за окном телеге: звук был очень знакомый.
— Вы сейчас плохо себя чувствуете?
— Да… пожалуй что… Слабый я стал… Хорошо, если б можно было остаться здесь… хотя и чужое место занимать не хочу.
— Ну, что ж… но только на одну неделю. Вы понимаете ведь, дядюшка Ихарош?
— Очень вам благодарен. Я все понимаю, да и справедливо оно, что предпочтение отдают тому, кто болен тяжелее.
— Проводите его в седьмую, коллега, а я позвоню сейчас сестре. Это единственная у нас отдельная палата, я придерживаю ее для самых тяжелых больных. Будем надеяться, что за эту неделю особо тяжелых не поступит…
— Благодарю, — поклонился и доктор, но в глаза главврачу не посмотрел; их мысли объединились только в рукопожатии и, как новая глава в книге, тут же были прикрыты белым листом двери.
Репейка некоторое время тихо лежал на подстилке, не спуская с двери глаз и слушая удаляющийся грохот докторского возка. Послышались шаги аптекаря, уши и глаза Репейки устремились на дверную ручку, но шаги свернули куда-то в сторону, и щенок опять остался один.
Полученный приказ начал понемногу терять свою силу, поэтому Репейка осторожно вскинул лапы на кушетку, но покрывало пахло более по-домашнему, и он снова лег.
Лечь-то лег, но озабоченно помаргивал. Между тем, с улицы в аптеку кто-то вошел и сказал:
— Здравствуйте… или здесь нет никого?
Наступила тишина. Потом неизвестный покашлял.
Репейка совсем готов был залаять, как вдруг услышал знакомый уже голос аптекаря.
Зашуршала бумага.
— Вот здесь распишитесь. Через два часа приходите за лекарством.
— А сразу дать не могли бы?
— Нельзя. Его еще надо состряпать.
— Что ж мне до тех пор делать?
— Осмотрите пока что наш городок…
— Какого черта мне его осматривать, я же здешний.
— Вот как? А в музее вы бывали? Там вы можете увидеть коренные зубы пятитысячелетней давности. Вот это зубы, я вам скажу! Да я хочь сейчас на них сменялся бы… Ведь не были в музее? Ну, видите! Все были, все видели… иностранные ученые приезжают специально…
— Так я ж всегда могу посмотреть…
— Вот видите, это и худо. Всегда! Нет вы сейчас посмотрите, а в полдень приходите за своим снадобьем. Для вашей супруги?
— Нет. Для тещи.
— А тогда зачем торопиться? — не унимался шутник-аптекарь. — Ступайте в музей… Вход бесплатный.
Посетитель откашлялся и удалился, аптекарь же вошел к щенку с тарелкой в руке.
— Слышал ты этого человека, Репейка? Жаль, что не видел… я отправил его в музей. Тревожится из-
