говорят, трупы не перевозим, потом все-таки разобрали, что жизнь в нем еще теплится, ну и повезли к Маккошу, пусть-ка, мол, что хочет, то с ним и делает… «Через три недели будете рояли перевозить, дядя Балог», — сказал ему доктор, но старик даже ответить не мог, а чувствовал себя так, потом-то сам рассказывал, что скорей его повезут на покой… И представьте себе, — воскликнул аптекарь, стукнув себя по ляжкам, — выглядываю вчера в дверь… Ну, говорю себе, ума-то не решайся, духи ведь только ночью разгуливают в предписанном им саване, а не толкают тачку среди бела дня… Идет, понимаете, старый Балог, рот до ушей, единственный зуб лошадиный торчит впереди… а на тачке капусты не меньше центнера…
— Чудеса! — В глазах старого мастера загорелась надежда.
— Или вот Пишти Кути, знаете, что падучей болен. Упадет, где ни попадя, на улице, на дороге, разобьет лицо, голову, зубы скрежещут, слюна выступает… наконец, попал он к Маккошу в руки. «Обещать ничего не буду, — сказал Маккош матери его, — а только оставьте мне вашего сына на три-четыре недели…» — «Ох, доктор, — говорит она, — да хоть на год, если не очень дорого стоить будет.) «Вам ни сколько не будет стоить. Сюда не тот, у кого деньги, ложится, а тот, кто болен». И вы представляете, дядя Ихарош! Этот Пишта Кути проработал нынче все лето и ни разу не заболел. Четыре недели пролежал у Маккоша, и тот всю дурь из парня выколотил… А вообще-то он с причудами. Такая у него мания, чтоб, значит, больных своих наблюдать постоянно. Холостяк, вроде меня, так что время есть… иной раз и ночью заявляется… и ведь никогда голоса не повысит, а сестры в отделении у него по струнке ходят… Отделение у него, что аптека, — а этим-то многое сказано! — тишина, все сияет. Больные и уходят от него вроде бы неохотно… хотя вообще-то каждый рад поскорей с больницей распрощаться…
Голос аптекаря приглушил волны тревоги и страха, надежда обрызгала сгущавшиеся тени лучами завтрашних солнц.
Репейка счел своевременным закрепить дружбу; он подошел к аптекарю, понюхал белый халат и поднял голову.
— Мне нравится твой голос, и я был бы рад, если бы ты меня погладил.
Аптекарь обеими руками взял голову щенка.
— Что угодно, господин профессор? Вашу милость я все равно украду… украду, и вы будете обслуживать посетителей. Невелика наука…
Репейка в ответ мягко кусанул белую руку, потом подошел к хозяину, который задумчиво смотрел прямо перед собой.
— И Геза говорит, чтобы я обследовался.
— Н-ну, не знаю. Маккош ведь больше тяжелыми случаями занимается. У него уж вперед все койки заняты. Хотя, бывает, и свободное место найдется. Только вот случай-то ваш не тяжелый, дядя Ихарош. Небось, домой отошлет…
— А все ж хорошо было бы, если б он посмотрел? Геза говорит…
— Видите, я-то и не подумал! Маккош любит Гезу, непонятно за что, но любит, и если Геза очень его попросит, может, вас и оставят на обследование. Вот только случай-то нетяжелый… говорю, у него для легких форм мест нет. Ну, да уж умаслим как-нибудь этого взбалмошного доктора…
Разумеется, в умасливании необходимости не было. Когда доктор вступил в комнату, глаза его встретились с глазами аптекаря, и аптекарь сказал:
—
Доктор недовольно швырнул на кушетку шляпу.
— Это на тебя похоже! Ты тут за собаку торгуешься, пока я воюю с Маккошем…
— Да просто к слову пришлось, — оборонялся аптекарь, — но и я уж говорил дяде Ихарошу, что Маккош только безнадежными больными занимается, или, на худой конец, трудными больными.
— То-то и оно! Ну, да я еще раз возьму его в оборот… если и дядя Гашпар со мною будет.
— Кажется, я уж достаточно стар, — вмешался Ихарош, — может, все-таки не прогонит?…
— Трудный он человек, очень трудный… но все же попробуем, — сказал доктор. — Только обождем немного, у него полна приемная. Он позвонит, когда можно будет прийти. Вот все, чего мне удалось добиться.
Когда зазвонил телефон, все трое посмотрели на аппарат так, словно то был сам доктор Маккош, который сейчас произнесет свой приговор.
— Да, — сказал доктор, — да-да. Я сам приду с ним и, если позволишь, сошлюсь на тебя. Ты так думаешь? Хорошо. В полдень будем у тебя с анализами. Большое спасибо.
— Ну, так. — Он опустил трубку. — Сегодня Маккош для разнообразия был вполне любезен. Сделаем предварительные анализы, рентген, ЭКГ, анализ крови и так далее; я предупредил, что мы хотим еще засветло домой попасть, если он не оставит дядю Гашпара на пару деньков у себя.
— А оно хорошо бы, — проговорил старый мастер, — все-таки у него на глазах… Слышал я, он очень ученый человек…
— Я было заикнулся ему, да он промолчал. Уж вы его сами попросите, дядя Гашпар. Он иной раз скорей больного послушает, чем своего же коллегу. Так, может, поедем уже?…
Мастер Ихарош встал, взглянул на Репейку.
— А что же с собакой-то будет? Вдруг да он оставит меня…
Репейка тотчас подбежал к хозяину.
Но щенок ничего не мог ему посоветовать. Он только еще ближе подвинулся к Ихарошу и посмотрел на дверь:
— Мы не уходим?
— Домой его отвезу, — нетерпеливо сказал доктор.
— Да ведь выскочит из коляски… или пропадет, пока не будет меня дома.
— Пусть останется у меня, — предложил аптекарь, — потом вы же и заберете его, когда домой поедете, дядя Ихарош. Подождите-ка!
Аптекарь вышел и вернулся с потрепанным покрывальцем, которое прихватил в дорогу Ихарош.
— Сейчас оно в коляске ни к чему, вот на нем-то Репейка и останется. Если сразу поедете домой, положу в коляску, а останетесь здесь, — поедет с вами через пару дней. Только и всего.
И трое людей посмотрели на Репейку, словно ему предстояло решать, ему надлежало сказать последнее слово, которое могло оказаться и приговором.
— Пусть остается, — сказал Ихарош, — пусть остается, пока я не вернусь.
Все помолчали.
Аптекарь свернул покрывало и положил возле кушетки.
— Вот твое место, Репейка.
Репейка вильнул хвостом и опять поглядел на хозяина:
— А теперь давай уйдем. Этот человек мне нравится, но приказывать мне он не в праве.
Старый мастер медленно подошел к подстилке и указал на нее.
— На место, Репейка.
Щенок выполнил приказание, но остался на ногах. Запах покрывала успокоил его, но чего-то он не понимал в происходящем.
— Останешься здесь!
— Хорошо, — сразу лег на живот щенок, но глаза по-прежнему были устремлены на хозяина. — Пойдем же! — Он заскулил и стал скрести покрывало.
Мастер Ихарош погрустнел и с трудом наклонился к щенку.
— Я вернусь, Репейка. Обязательно! Помнишь, как мы поклялись, когда повстречались? Дружба до могилы…
Аптекарь и доктор переглянулись.
— Про могилу забудьте, дядя Ихарош, — сказал аптекарь, — она другим требуется.
— Да ну?
— Верно вам говорю…
