Оружие, которое себя исчерпало

— Возможно. Но я знаю и другое — Зельдович от подобных тем демонстративно отстранялся. Иногда, вспоминаю, он и нас предупреждал: „ Ребята, вы там сами за собой следите. Если влипнете, вытаскивать вас я не буду “. Зельдович всегда подчёркивал свою аполитичность, отстранённость от житейских неприятностей.

— В „Воспоминаниях“ у Сахарова приводится его разговор с Зельдовичем о Тамме и Ландау. Зельдович говорит: „ Знаете, почему Тамм оказался для дела полезнее, чем Дау? Потому что у Тамма выше моральный уровень “. Сахаров интерпретирует это как „ готовность отдавать все силы делу “. Но ведь и Ландау сделал много для проекта. Как вы это понимаете? Что имел в виду Зельдович в данном случае? Я знаю, его отношения с Ландау были непростые, но всё-таки. Тамм ведь тоже ушёл из проекта на ранней стадии…

— Ну как — на ранней? Только когда они с Сахаровым закончили свою бомбу. Тамм решился, приехал и конкретно действовал, а Ландау всё-таки предпочёл остаться в Москве. Кстати сказать, первые формулы для мощности взрыва были выведены в группе Ландау. Они так и назывались — формулы Ландау и были совсем не плохо сделаны, особенно по тому времени. Используя их, мы предсказывали все результаты. На первых порах ошибки составляли не более двадцати процентов. Никаких счётных машин: это потом девочки приехали, на „мерседесах“ считали, а мы — на логарифмических линейках. Никакой электроники, никаких уравнений в частных производных. Формула выводилась из общих ядерно-гидродинамических соображений, включала в себя некие параметры, которые надо было подгонять. Так что помощь группы Ландау была очень ощутимой.

— Недавно опубликовали досье Ландау, найденное в КГБ. Там есть его слова, что этими работами он занимается, только чтобы защитить себя… А Тамм работал в полный накал, судя по всему.

— Он всегда работал в полный накал, но это не значит, что всецело над бомбами. Он обучал нас науке, а также — совершенно великолепный человек Тамм — научил нас играть в винт, бридж, пить „Черри бренди“, другие хорошие вина, ликёры. Он был необыкновенно дружелюбный человек, великолепный рассказчик.

— А ведь и он от советской власти натерпелся изрядно. В 1937 году у него погибли младший брат, ближайший друг, который был замдиректора ФИАНа, и любимый ученик, Шубин…

— Лично я ни разу не слышал от него ругани в адрес властей. Или он не считал нужным нам, молодёжи, выражать это… Впрочем, то же самое могу сказать и о Франк-Каменецком. Удивительный человек был Давид Альбертович. Как бы вас ни научили в университете, на работе поначалу вы всё равно почувствуете полную свою беспомощность. И Франк до сих пор напоминает мне орла, который всё время приносит пищу своему орлёнку и закладывает в клюв, возится с ним. Это был прирождённый педагог.

— В ваше время он уже занимался астрофизикой?

— Тогда мы только водородной „трубой“ занимались.

— И вокруг вас люди тоже были целиком сконцентрированы на бомбовых делах, не отвлекались на чистую науку?

— По-разному было. Тот же Юрий Александрович Романов — он в своё время преуспевал в бомбах и нейтронах. Наступает момент, когда ему это надоедает — не видно ничего нового. И он всерьёз погружается в общую теорию относительности. Я, правда, ничего не понимал из того, что он про свои дела рассказывал. Сахарова, кстати, тоже необычайно тяжело было понимать простому смертному.

— Когда он излагал результаты?

— Да, и когда он излагал научные проблемы, и когда выступал уже будучи в Верховном Совете. Он необходимым, что ли, тембром голоса не обладал, заикался, останавливался. В общем, он не был оратором. Поэтому его нужно читать. „Воспоминания“ написаны великолепным литературным языком. Я не в состоянии так написать. Другое дело — ты можешь с ним соглашаться или не соглашаться. В отношении некоторых вещей я, например, не соглашаюсь с ним.

— Это связано с политикой или другими его оценкам?

— В политические моменты я сейчас не вникаю. Но для меня странно, что во всех воспоминаниях у Сахарова (как , впрочем, и у Харитона) фактически не нашлось доброго слова о Челябинске-70 .

— Зато у Сахарова есть фраза, что самую большую бомбу он придумал только для того, чтобы показать бессмысленность количественного увеличения.

— Как мне кажется, это некая игра. С возрастом возникают непроизвольные искажения, свойственные любому человеку. Возьмись любой из нас писать — всегда будут субъективные оттенки и преувеличение своей роли. Я хочу сказать совсем откровенно. Мне кажется, ореол сахаровский был отчасти искусственно преувеличен московским начальством, чтобы таким образом поддержать, как бы это помягче выразиться, русский дух в руководстве объектом. И несколько отодвинуть еврейскую прослойку в лице Харитона, Зельдовича, Цукермана и других.

— Поэтому его сразу сделали академиком?

— Не только. Огромнейший шум был вокруг его „слойки“. Хотя очевидно было даже в ту пору, что не так уж велико достижение.

— Я слышал, что Игорь Евгеньевич Тамм был не в восторге, когда Сахарова, минуя членкорство, сразу в академики выбрали. Зельдович ещё не был академиком, а Сахаров уже стал…

— Именно. А ведь если разобраться, создание первых бомб было по тем временам задачей куда более сложной. Ведь „сахаризация“ — это, в конце концов, очень простая вещь. Нужно было только догадаться. Хотя всегда, когда кто-то объяснит, становится просто, а на самом деле главное — придумать, сообразить, сказать об этом.

Безусловно, учёные из ФИАНа в лице своих лидеров Тамма и Сахарова сыграли решающую роль. Были вовлечены и другие люди — Романов, Гинзбург, я видел сохранившиеся документы на этот счёт. Однако, мне кажется, роль ФИАНа порой преувеличивается. Иногда даже раздаются разговоры, что здесь, в ФИАНе, сделали водородную бомбу. Это, конечно, не так, и даже совсем не так. Я готов согласиться с тем, что некоторые очень важные вещи были сделаны по линии ФИАНа.

Основополагающая идея водородной бомбы — хорошее сжатие материала, тогда он сгорит полнее. Предположим, вы начинаете сжимать термоядерный материал тяжёлой оболочкой. Оболочка внешним усилием разгоняется и приближается к центру, вещество достигает максимального сжатия, затем оболочка полетит обратно, вещество разлетится. В наиболее выгодный момент максимального сжатия вещество и должно загореться.

Как видно, всё время оболочка находится в стадиях ускорения, того или иного знака. А ускорение, как мы знаем по Эйнштейну, равносильно тяготению. Поэтому при соответствующем знаке ускорения конфигурация становится неустойчивой. Вы видели когда-нибудь картинки: лежит ртуть на воде, вы её аккуратно налили, а потом из-за каких-то случайных причин — вздрагивания или чего-то ещё — она начинает проваливаться, иногда целый кусок отделится, упадёт? Типичная картина неустойчивости.