продолжал рассуждать Леонид.
— Но мне бы хотелось осенью продолжить учебу в институте, — Виолетта встревоженно повернулась к мужу.
Он сидел, сосредоточенно глядя на дорогу. Лицо его было покрыто капельками пота от жары и напряжения, с которым он вел машину.
— Ты опять заводишь ту же песню. Я ведь тебе уже твердо сказал, что учиться ты не будешь. Знаешь, как расшифровывается слово вуз? «Выйти удачно замуж». Замуж ты уже вышла. Еще как удачно! Так что свою миссию институт уже выполнил, — сказал Леонид.
— Но я занимаюсь научной работой вместе с профессором, твоим отцом. Я нужна ему. Он предлагал мне поехать с ним в Америку, хотел, чтобы я тоже участвовала в переговорах, — протестовала Виолетта.
— Он приглашал тебя как мою жену и как красивую женщину, которая была бы интерьером в переговорах с иностранцами. Как приманка. А когда мы поссорились с ним и поехал Петров, твоя поездка тоже не состоялась. Как же ты ничего не понимаешь? — возмущенно выговаривал ей Леонид.
— Моя поездка не состоялась потому, что ты меня не пустил, — возразила Виолетта.
— Не хватало еще, чтобы ты там без меня наделала глупостей. Я бы хоть контролировал твои действия. Ну хватит об этом, — отрезал Леонид. — Ты сегодня решила испортить мне настроение? — Он хотел сказать что-то еще, но двигатель неожиданно заглох, и машина остановилась.
— Все сегодня против меня, — Леонид со злостью ударил рукой по баранке автомобиля. — Но я вам всем еще покажу, на что я способен.
Он вылез из машины и поднял капот.
«Волга» застряла на дороге в полутора часах езды от города. Слева от извилистой дороги простирались поля, кажущиеся бескрайними, справа располагались густые лесопосадки. Если посмотреть назад по ходу движения машины, которая прочно стояла, дорога казалась бесконечной змейкой, уходящей за горизонт. Впереди был очередной поворот, скрытый высокими деревьями. Виолетта подошла к мужу и долго смотрела, как он тупо разглядывает детали двигателя.
— Ну что? — спросила она.
— Никак не пойму, в чем тут дело. Но ничего, не волнуйся, мне приходилось бывать и не в таких переделках, — ответил он. — Сейчас поедем.
Но «сейчас» никак не наступало, и Виолетта, чтобы как-то скоротать время, надев маленькую соломенную шляпку, которая немного защищала ее от палящего солнца, пошла гулять. Она скинула босоножки и, пройдясь босиком по раскаленной дорожной пыли, ощутила ступней приятную шелковистость травы. Из-под ее ног выскакивали встревоженные кузнечики и, отпрыгнув на безопасное, как им казалось, расстояние, снова заводили свои песни. Сладко пахли полевые цветы, их разноцветные головки пестрели среди свежей зелени травы. С цветка на цветок перелетали озабоченные пчелы, серьезно жужжа, и порхали беззаботные бабочки. Виолетта забыла про жару и усталость. Она присела на корточки и с детским любопытством наблюдала, как ярко-желтый с черными полосками шмель, весь перепачканный пыльцой, сердито возится в пушистом фиолетовом колокольчике. Цветок сотрясался от тяжести шмеля, и Виолетте казалось, что остальные, пустые, колокольчики тихонечко звенят.
— Виолетта! — услышала она окрик мужа. — Сколько раз я говорил тебе, чтобы ты не ходила босиком. Ты можешь поранить ногу и занести себе инфекцию. Обуйся сейчас же!
Красота поля сразу померкла для девушки. Трава показалась пожухлой от солнца и пыли, бабочки и пчелы исчезли, а стрекот кузнечика превратился в надоедливый звон. Шмель перестал казаться интересным. Виолетте осталась только невыносимая жара и бесконечная извилистая дорога, пропадающая за поворотом, а на ней — серая «волга» с открытым двигателем и стоящий рядом высокий полный тридцатидвухлетний мужчина с прилипшими ко лбу светлыми редеющими волосами, в синей футболке с темными от пота пятнами и в коротких белых шортах. Девушке отчаянно захотелось оказаться сейчас на даче и, скинув одежду, сбежать по горячим ступенькам к Волге, упасть в ее упругие волны, ощущая каждой клеточкой разгоряченного пропыленного тела ее прохладу.
Виолетта подошла к Леониду и молча вопросительно посмотрела на него.
— Серьезная поломка. Одному вряд ли справиться. Но я попробую. Будет просто ужасно, если Преображенский приедет раньше нас. Я не хочу, чтобы меня считали негостеприимным хамом. Говорил же я, что папа напрасно отпустил этого бездельника шофера. Это в конце концов его дело — чинить моторы, а не мое. У меня и без этого полно забот.
Виолетта отошла в сторону, чтобы не слушать мужа. Ее нервы были натянуты, как струна. «Конечно, Леонид не виноват, что не может починить машину. Он врач, а не шофер», — убеждала она себя. Но ей так хотелось поскорее спрятаться от этой изнуряющей жары, что она чувствовала, как начинает почти ненавидеть мужа за его неспособность увезти ее от этого зноя.
Ждать помощи со стороны было безнадежно. По этой дороге мало кто ездил. Она была затеряна среди лугов и полей, и водители не желали портить свои машины на ее рытвинах и ухабах. Виолетта грустно смотрела на дорогу, ничего не видя. Она вдруг опять поймала себя на преступной мысли, что жалеет о своем замужестве. По крайней мере, можно было бы выйти замуж не так рано, как она это сделала, — не в восемнадцать лет, а лет в двадцать пять — двадцать шесть. Конечно, ей и тогда пришлось бы выносить такие же муки, какие она выносит сейчас, но еще несколько лет она могла бы пожить спокойно. Правда, тогда она не была бы вместе с Леонидом. И кто знает, стал бы другой мужчина так же, как Леонид, милостиво терпеть ее холодность к нему. Любил бы он ее так же, как любит ее муж? Заботился бы о ней, не получая от нее отдачи в постели? Ведь, говорят, для мужчин это очень важно. Нет, вряд ли кто-то другой стал бы так снисходительно прощать ей ее неполноценность. Так что, скорее всего, ей очень повезло с ним, а она — глупая вздорная девчонка, которая не ценит своего счастья. Но все-таки если бы ей было не так больно и противно от близости с ним хотя бы вполовину, она любила бы его гораздо сильнее. Но она и так его любит, если, конечно, исключить те часы, которые они проводят в постели. Или вот еще такие, как сейчас, когда она раздражена. Правда, эта любовь так непохожа на ту, которую она привыкла встречать в кинофильмах и книгах. Она не испытывает неземных восторгов, когда видит его, у нее не начинает колотиться сердце, она нормально спит по ночам. Но кто знает, не придумали ли писатели и режиссеры эту «необыкновенную» любовь, когда жить не можешь без человека, когда счастлив только оттого, что он живет на земле. А она, Виолетта, любит его нормальной, обычной любовью. Она не испытывает безумного счастья оттого, что сейчас на дороге вдали от города она застряла среди пыли и жары с Леонидом. Но и особого несчастья этот человек ей не приносит. Ей интересно с ним — он старше ее больше чем на десять лет, он лучше знает жизнь, он надежный. С ним дружат известные в городе люди. Такие, например, как режиссер Преображенский. И кто знает, смог ли бы другой мужчина создать ей такую жизнь, какую создает Леонид.
Виолетта вспомнила, как познакомилась с Леонидом и вышла за него замуж. Она была тогда студенткой-первокурсницей медицинского института и ни о чем, кроме медицины, думать не хотела. В то время как ее подруги после занятий бегали на свидания с парнями, она вместе со старшими курсами посещала лекции известных профессоров медицины. Однажды она попала на курс лекций по иммунологии профессора Карабчиевского и с тех пор заболела этой наукой. Она сама пришла к нему в лабораторию и предложила свою помощь. Конечно, решиться было трудно, но, как выяснилось, профессор не был ни Богом, ни чудовищем, а человеком, всецело преданным медицине и ценящим в людях прежде всего их преданность делу. Он критически отнесся к красивой первокурснице, пришедшей в его лабораторию, но, замечая, как старательно она выполняет порученную ей работу, даже такую, как мытье пробирок, он все внимательнее присматривался к ней. И через некоторое время они стали друзьями, если, конечно, можно назвать дружбой общение двух людей, когда один из них боготворит другого, а Виолетта продолжала его боготворить, хотя прекрасно знала его человеческие слабости. Например, он ни за что не стал бы пить теплый чай — пил только горячий — и сердился, как злой мальчишка, если в чашке у него был налит не кипяток. Еще он панически боялся сквозняков. Но в медицине он был гений, и его странности казались мелочами по сравнению с масштабностью его фигуры. С тех пор Виолетта могла говорить только об иммунологии и об обожаемом профессоре.
А во втором полугодии у них на курсе появилась новая дисциплина — анатомия и новый преподаватель, ее читающий. Он был невероятно похож на профессора Карабчиевского. Только он был
