«Как они проводят вечер?» — задумывалась она о Жиле и Бланш, а потом гнала представавшие ее воображению картины.
Возвращался в работы Марк, обнимал ее — Теодор спит? — И шел взглянуть на сына. Потом они рассказывали друг другу, как прошел день.
Не во всех семьях вечер проходил так гладко.
— Почему ты говоришь, что вернешься в восемь, а возвращаешься в десять двадцать? — такими словами Ева встречала Макса.
— Откуда мне знать, что еще будут посетители, им ведь нужно уделить время. Да и дорога забита.
— Я сыта по горло, — вздыхает она. — Все сама да сама, тебя никогда нет, то собрания, то обеды. У меня же, представь себе, не хватает времени даже пообедать.
Он ждал, когда она закончит список его прегрешений, который он изучил наизусть. При этом она прищуривала глаза.
— Вот и хорошо, я тоже сыт по горло.
Он был полон решимости испугать жену. На ее лице обозначилось пугливое удивление.
— Давай поменяемся, — предложил он. — Делай как хочешь, но будь добра заработай пятьсот тысяч франков в год, я же буду сидеть дома с детьми.
— Ты не сможешь.
— Ничего, научусь.
— Что мне нужно, так это завести любовника! — говорит Ева.
— Давай заводи, может, начнешь снова улыбаться.
— Я буду не одна! Ты видел Жиля и Полину в клубе в день матча? И так-таки ничего не заметил?
— Ничегошеньки. Снова ты с этой своей дурацкой шуткой!
— И не заметил, как она была смущена? — Она снова прищурилась. — Думаешь, они любовники?
Ничего такого я не думаю. Все возможно, не берусь ничего утверждать, не мое это дело, терпеть не могу сплетен и россказней, и если они любовники — тем лучше для них, это меня не касается.
— Ты говоришь: тем лучше для них? Значит, и для Марка?
— В тот вечер в клубе Полина показалась мне прекрасной, как ангел, — проговорил он, с удовольствием предвкушая, какую бурю раздражения вызовет это у его жены. Та прямо-таки лишается дара речи. — От нее исходил какой-то особенный свет, она улыбалась всем своим существом — в этом суть ее очарования.
— Ну уж не знаю, что вы все в ней находите, не такая уж она красивая, и глаза у нее коровьи.
— Вы все ей завидуете. Как можно так жить, завидуя друг другу, ненавидя друг друга? И это называется подруги?!
— Меж нами нет ненависти!
Они смотрят друг на друга. Она думает: «Да, многое узнаешь, если умеешь наблюдать!» Она видела счастливую улыбку на лице Полины Арну в вечер матча. Хотя Полина та еще штучка, мастерица скрывать свои чувства за маской ледяной красоты. А тот здоровый бугай, должно быть, на седьмом небе оттого, что приручил эту телку…
5
Было ли это счастьем веры в себя? У него была самоуверенная манера утверждать что-то. И он словно забавлялся: она никогда не знала, говорит ли он серьезно или только играет, провоцируя ее.
— Я не думаю, чтобы вы любили мужа, — сказал катко Жиль.
Она сидела дома, будучи в отпуске по беременности.
— Откуда вам знать! — От неожиданности она даже рассмеялась.
— Вы мне сами об этом сказали.
— Никогда я не говорила ничего подобного! И не могла, ведь я думаю прямо противоположное.
— А то, о чем вы мне поведали две минуты назад? Вы не любите его, просто привязаны к нему, испытывает, нежность, вас трогает то, что с ним происходит. Но это не любовь.
— Если это не любовь, тогда что?
— Это долгий разговор. Любовь не сводится к этому но может все это включать в себя, и в этом случае вам недостает одного, или, — он поправился, — мне показа лось, что вам этого недостает.
— Чего же? — смеясь, поинтересовалась она, не оби девшись (он обратил на это внимание), словно принял;) сказанное им за истину.
— Говоря, я не должен забывать, кому я это говорю.
— Ну же, я вас внимательно слушаю.
С помощью голоса он ей послал обольстительную улыбку, и она ее уловила на расстоянии, потянула телефонный шнур и легла, чтобы было удобней вести этот выходящий за пределы приличия разговор.
Альковный голос увлекал ее в область томления и неги.
— Тут дело в жертвовании. Вот вы, вы ничем не жертвуете ради мужа, строите свою жизнь, а он вам помогает. Занимаетесь тем, что любите, рисуете. Им же вы интересуетесь меньше, чем, скажем, каким- нибудь чулком! — со смехом выдал он.
Как она любила его смех!
— Но это неправда! — запротестовала было она, но больше для проформы, вдруг осознав, что все обстояло именно так, как он говорит. — Вы слишком много на себя берете.
— Просто я вас изучил. Вы передо мной словно голая.
После этих слов ни с той, ни с другой стороны долго не доносилось ни звука. Ей нравилось с ним все, даже молчать.
— Вы уже были когда-нибудь уверены в том, что любите?
— Можно ли быть в этом уверенной? Я всегда сомневаюсь, поскольку вижу, что в супружеской любви я получаю сама столько же удовольствия, сколько счастья доставляю мужу. За чувствами скрыто столько заинтересованности и эгоизма, что я задаюсь вопросом, любовь ли это.
— Но по-настоящему проблема в ином, — рассуждал он.
— Как вы уверены в себе!
— Это чтобы позлить вас. Но я отлично понимаю, о чем вы говорите. Вы нуждаетесь в муже, и это смущает вас с вашей идеей альтруистической любви. И вам есть от чего смущаться, — продолжал альковный голос, действовавший на нее, как живая вода, — ибо вы не любите мужа.
Она рассмеялась.
— Но вы бессильны, вы получили такое воспитание, ваша цель — образовывать ячейку. Это и есть ваш брак: предприятие, в котором свои расходные статьи, свои прибыли, которое производит детей с помощью двух взаимодополняющих друг друга существ. Множество семей функционируют подобным образом, и в этом случае термин «семья» лишается каких-либо нравственных критериев, поскольку не имеет отношения к любви.
— А вы свою жену любите?
— Нет, мы с ней примерно как вы с вашим мужем.
— А вы уже испытывали любовь к женщине?
— Нет.
Он не лгал, не принимал позы, был искренен.
— А я? — спросила она.
— О, вы самая влюбленная из женщин, которых я знаю.
Оба покатились со смеху, потому что смысл его слов был как раз противоположным тому, о чем она спросила: «Вы меня любите». И он говорил ей об этом так, словно сама она об этом еще не знала, а он
