мной.
Пиннок сунула письмо в карман и села в конце полупустого стола. Я заметила, что она очень мало ела и была непривычно рассеянной.
Позже, когда я оказалась одна в гардеробе палаты, я опять увидела это письмо.
На этот раз осторожность подвела Пиннок. Конверт наполовину высовывался из кармана ее халата. Более того, письмо было вскрыто!
Кто была эта сестра Уилсон, гадала я, и почему Пиннок вскрывает и читает письма, адресованные кому-то другому?
В это утро я заметила, что она была бледнее обычного. Кроме того, она была необычно резка с окружающими, и мне пару раз досталось от нее ни за что.
— Ты что, плохо себя чувствуешь? — спросила я.
— Нет, конечно, нет. Занимайся лучше своим делом!
Вернувшись в палату после ленча, я узнала, что она сказалась больной и ее отпустили с дежурства. Позже доктор Ингрем осмотрел ее и сделал заключение, что у нее нервное истощение.
Мы с Линдой высказали друг другу немало саркастических замечаний по этому поводу. Даже старшая сестра, похоже, была настроена скептически. Проходя мимо ее кабинета, я услышала, как она говорила старшей сиделке:
— Это не похоже на сестру Пиннок. Никогда бы не сказала, что у этой девушки могут быть проблемы с нервами. Больше похоже на то, что у нее проблемы с чувствами. Если она не перестанет бегать за докторами…
Я попыталась представить, что за эмоциональный кризис сразил Пиннок. Решил ли Дэвид Коллендер покончить с их скоротечной дружбой? Возможно, он решил быть честным перед своей женой. Если она была его женой…
Позже он пришел в нашу палату вместе с доктором Малленом, чтобы осмотреть пациентку, которой накануне ампутировали грудь. Ей были назначены плазменные инъекции. Теперь доктор Коллендер решил, что можно убрать дренажную трубку и чуть позже пациентке нужно начинать вращать рукой с поврежденной стороны по нескольку раз ежедневно. Это важно потому, что к женщине как можно быстрее должна вернуться естественная способность делать все движения, необходимые при одевании и причесывании. Большинство хирургов предпочитают, чтобы их пациентки садились и причесывались самостоятельно буквально через пару дней после операции.
— Ну вот, скоро вы у нас совсем поправитесь, миссис Форстер, — сказал он ей ободряюще.
Она постаралась улыбнуться.
— Все прошло не так плохо, как я ожидала, — ответила она благодарно.
Он перекинулся парой слов с другими пациентками и начал обход отдельных палат.
Уходя, он задержался в коридоре, по которому я везла тележку с чаем. Я занервничала, потому что заметила, что он смотрит на меня, и умудрилась пролить чай на пол.
— Как чувствует себя сестра Пиннок? — спросил он. — Я слышал, что она больна? — Его тон был мягким, но он, похоже, избегал встречаться со мной взглядом.
— Я думаю, ей просто нужно отдохнуть, — ответила я холодно. — У нее нервное истощение.
Он удивленно поднял брови.
— Разве она так усердно занимается?
Мне захотелось ответить ему, что он должен знать это лучше меня, но сиделки-второкурсницы обычно не дерзят хирургам. Я промолчала.
— Если вы ее увидите, — продолжал он, — передайте ей мои пожелания скорейшего выздоровления, хорошо?
Он повернулся и ушел, не дожидаясь ответа.
В его тоне прозвучало какое-то безразличие, и я решила, что недомогание Пиннок с ним не связано. Он выглядел таким же удивленным, как и все остальные.
Я принялась вытирать разлитый чай. Он поинтересовался самочувствием Пиннок, однако ему, похоже, было наплевать, что я подумала после той неприятной сцены в машине. Он не намеревался мне ничего объяснять, более того — он даже не поинтересовался у меня, как я добралась до Лидса. Злые слезы повисли у меня на ресницах. Но я сказала себе, что он не стоит ни единой моей слезинки.
— Сестра, вы все еще здесь? — Едкий тон старшей сестры вернул меня к реальности. — Я видела, как вы возились с этой тележкой, еще пять минут назад. Отвезите же ее в палату, пока чай не остыл окончательно!
Я вынуждена была забыть на время свои горести, но, разнося чай пациенткам, я снова вспомнила о Пиннок. Чем больше я размышляла о том таинственном письме, тем больше убеждалась, что именно в нем заключалась причина ее плохого самочувствия.
В этот вечер я покинула медсестринский корпус, чтобы прогуляться по саду вдоль набережной. Вдруг ко мне подошел высокий загорелый мужчина.
— Простите, — обратился он ко мне. — Не скажете ли, в каком корпусе живут медсестры?
Я отметила, что он довольно симпатичный. В нем было что-то такое, что заставляло собеседника с первого взгляда относиться к нему уважительно.
— Может быть, вы мне скажете, не там ли живет сестра Уилсон? — опять спросил он меня.
Я подумала, что он очень удачно обратился именно ко мне.
— У нас нет сестры с таким именем, — ответила я.
— Вы ошибаетесь. Быть может, вы здесь новенькая?
— Не настолько, чтобы не знать таких вещей. Всех наших сестер я знаю по именам.
Он поднял брови:
— Тут все-таки какая-то ошибка. Подождите минутку…
Он вытащил газетную вырезку из своего бумажника.
— Вот посмотрите, вы ее узнаете?
Я взяла вырезку в руки и увидела, что это фотография с недавнего празднования девятнадцатой годовщины основания больницы. Она была напечатана в одной из местных еженедельных газет. Он показал пальцем на фигуру в первом ряду группы медсестер.
— Это и есть сестра Уилсон, — сказал он.
— Вы ошибаетесь, — ответила я. — Это сестра Пиннок. Я могу утверждать это наверняка. Я работаю вместе с ней. Она моя непосредственная начальница в женском хирургическом отделении.
Выражение его лица изменилось. Оно стало задумчивым, а затем в нем появилась горечь.
— Вообще-то сестра Пиннок сейчас больна, — продолжала я. — Вы все равно не сможете ее увидеть.
— Правда?
Его лицо помрачнело.
— Ну, тогда мне нет смысла тратить здесь время — как свое, так и ваше. Так получилось, что я должен пробыть тут до конца недели…
Он замолчал и коротко улыбнулся мне.
— Спасибо, сестра. Простите, что побеспокоил вас.
Он пошел прочь, оставив мне богатую пищу для размышлений во время моей прогулки.
Тот факт, что Пиннок и Уилсон были одним и тем же лицом, доказывал, что она ведет какую-то двойную игру.
Это, конечно, было не мое дело, но я всегда была на редкость любопытной, а Пиннок вызывала мой особый интерес.
Я решила рассказать ей о симпатичном незнакомце и, вернувшись, постучала в ее дверь.
Она читала, лежа на кровати, и выглядела вполне нормально. Однако, когда я вошла, она сразу изобразила страдальческий вид.
— Да, что случилось, Kapp?
Я сначала решила задобрить ее, передав ей послание Дэвида Коллендера, от которого она заметно приободрилась. Но затем взорвала приготовленную бомбу.
— Какой-то мужчина спрашивал тебя у ворот, — сказала я. — Он хотел видеть сестру Уилсон, но
