l:href='#n_194' type='note'>[194] латинский язык брал преимущество над языками сабельским и оским как язык разговорный и литературный;[195] но многие из этих молодых адвокатов не находили ни покровителей, ни клиентов, которых могли бы зищищать. Эмиграция в провинции усилилась; много италийцев обогащалось на Делосе работорговлей, покупая и продавая людей, похищенных пиратами на всех берегах Средиземного моря; многие обогащались в Египте и особенно в Азии. Финансовая эксплуатация прежнего пергамского царства благодаря законам Гая Гракха приносила большие выгоды; откупщики — все римляне и италики, поддерживаемые правителями, — грабили провинцию, совершая там всевозможные обманы и насилия, вовлекая местных жителей в долги для уплаты податей, давая им взаймы деньги и мало-помалу захватывая их имущество; они входили даже в сношение с пиратами, чтобы те повсюду захватывали людей, которых перепродавали затем в Италии. Возникали крупные состояния, но многие также разорялись; и такая масса богатств, собранных обманом и насилием, рядом со столькими разорениями повсюду увеличивала сильное раздражение умов.
Люди, выбитые из своего класса, пришедшие в отчаяние, несостоятельные торговцы, разорившиеся собственники все более и более заполняли Италию наряду с небольшим числом выскочек-миллионеров. Повсюду мелкая собственность исчезала; олигархия капиталистов, состоявшая из римской знати, остатков старинной местной италийской знати, всадников,[196] плебеев[197] и вольноотпущенников, скупала земли в Италии, грабила Азию и собирала огромные богатства среди всеобщей ненависти.
Однако общественные финансы были расстроены и армия дезорганизована; флот, победивший Карфаген, гнил в италийских портах. Рим не был в состоянии усмирить восстания рабов, постоянно разражавшиеся в Сицилии и Кампании. Митридат, всегда деятельный, воспользовался кимврской войной, чтобы разорвать свой союз с царем Вифинии и захватить Каппадокию. В Италии разгоралось соперничество между финансистами и родовой знатью.
Всадники, гордые своими богатствами, своей клиентелой, своим правом суда, постоянно отказывавшиеся от государственных должностей для занятия собственными делами, считали себя равными разорившейся исторической знати или даже выше ее;[198] они, вероятно, много содействовали последним успехам народной партии и триумфальным повторным выборам Мария, спасшего Италию. Со своей стороны часть родовой знати, возмущенная всеобщим беспорядком, главной причиной которого были деньги, раздраженная своей бедностью и наглостью выскочек, скорбела о былом величии и могуществе. Знать жаловалась, что презренные богачи являются господами всего, даже правосудия; она требовала строгих законов против излишеств капитализма; она таила злобу к тем знатным, которые, подобно Гаю Юлию Цезарю, вступали в дружественные или брачные отношения с безродными богатыми всадниками,[199] или к тем, которые, забывая свое звание, становились дельцами.[200]
Народная партия, сильная всеобщим недовольством, уже десять лет тревожила знать обвинениями и законами о преследованиях; но эта партия сама слишком пала с того высокого положения, какое она занимала при Гракхах. Она все продолжала повторять свои обвинения против знатных, предлагать аграрные законы, не пытаясь серьезно осуществить их, что, впрочем, было бы бесполезно, ибо бедные хотели более не земли, которую надо было обрабатывать собственными руками, но ренты, не требовавшей никакой работы.[201]
Два пылких и бесстыдных человека, Сатурнин и Главция, стояли во главе этой партии. Впрочем, несмотря на ее протесты и не обращая внимания на скандалы, авантюристы, честолюбцы, преступники заполняли государственные должности и изгоняли отовсюду людей честных, которым оставалось единственное утешение жаловаться на бедствия времени. Правосудие было только орудием угнетения в руках богатых и могущественных людей; насилие, обман, подкуп на выборах распространились повсюду; деньги становились в Риме, как когда-то в Карфагене, единственной целью жизни и высшим мерилом личного достоинства. И какое безумие можно сравнить с безумием массы людей, покидавших свое скромное, но обеспеченное положение земледельцев, чтобы испытать неверное счастье в предприятиях, или разорявшихся, чтобы дать хорошее воспитание своим детям. Последние, гордясь своим знанием, скоро стали стремиться к быстрому приобретению могущества и богатства своей болтовней на форуме. Особенно в высших классах общим мнением было, что распространение культуры является злом, потому что она создает революционеров, лиц, выбитых из своего класса, и преступников. [202] «Изучивший греческий язык становится негодяем», — говорили обычно.[203]
Слабость наказаний в самом деле придавала храбрости преступникам; преступления, отравления, кражи, убийства, семейные драмы становились все многочисленнее. Римская семья не исполняла более дисциплинарных и судебных функций, некогда предписывавшихся ей конституцией; домашние семейные трибуналы были воспоминаниями прошлого; отцы семейств не только не могли держать в строгости своих жен и детей, но даже внушить им к себе уважение. Множество проступков, совершенных женщинами и молодыми людьми, оставались безнаказанными, потому что законодатель
Строго говоря, римские граждане не были подчинены какому-либо уголовному закону; последнее обстоятельство и объясняет нам, почему так добивались звания римского гражданина. Это было революционное веяние, которое все возрастало в среднем классе Италии, к великому ужасу консерваторов, в то время как различия между римскими гражданами и латинскими союзниками и подданными теряли свой смысл ввиду экономического и морального объединения страны; древняя политическая организация Италии являлась сгнившей, источенной червями и готовой развалиться. Обремененный долгами, надеющийся вылечить все свои болезни правом гражданства, покинутый местной знатью, столько лет покровительствовавшей ему, а теперь близкой к полному исчезновению, средний класс все более ненавидел Рим и его политическую олигархию.
Смешение идей, рождавшееся в беспорядочной борьбе стольких интересов и честолюбий, увеличивалось еще от бесчисленных противоречивых доктрин греческих философов, к которым многие обращались для ориентировки, хотя всякий образованный человек по-своему судил о зле настоящего; и теории туманом окутывали то немногое, что еще оставалось ясным в идеях. Без конца рассуждали о бедствиях Рима, но никто ничего не делал; умы. всех слабели от пассивной болезненности, хотя люди пытались встряхнуться, сожалея в отчаянии о прекрасном прошлом и наивно призывая гения-спасителя. Возлагая всю ответственность на самого крупного римского политика, просвещенные люди считали одного человека — Гая Гракха — причиной всех настоящих бедствий: он разорил государство своими хлебными законами, он сделал плутократию всемогущей своим судебным законом; он спустил с цепи демагогию, дезорганизовал армию и отдал привинции на разграбление финансистам. [204]
Марий, одушевленный своими великими военными успехами, вообразил, что мог бы быть этим
