type='note'>[733] тогда было много свободной земли.
В империи в действительности не было ни одного шага земли, которая была бы свободной. Рабство толкало Рим к завоеваниям и делало их необходимыми. Пленниками, теперь являющимися помехой, тогда отчасти погашали военные издержки, и римляне показывали себя в своих завоеваниях более смелыми и более честолюбивыми по мере того, как нужда в рабах давала себя все более чувствовать. Одна из причин популярности завоеваний Лукулла была та, что они влекли за собой изобилие рабов на рынках Италии, имевшей нужду в рабочих руках.
Когда капиталистическая и торговая буржуазия переживает период благоденствия, население так увеличивается, что окружающей территории не хватает более для его пропитания. Это происходит теперь во многих европейских странах, а тогда происходило в Риме. Но теперь частная торговля легко помогает этой нужде, потому, что средства передвижения легки и недороги и потому, что в новых странах, очень плодородных и не густонаселенных, живут люди, имеющие ту же цивилизацию, что и мы, те же потребности и возделывающие хлеба гораздо более, чем нужно им самим. Поэтому они готовы предложить нам свой хлеб в обмен на продукты нашей индустрии; и предлагают его нам в таком количестве, что многие промышленные страны отказываются от части его, устанавливая ввозную пошлину на хлеб. Для древнего человека, воскресшего к жизни, не было бы ничего более непонятного, как пошлина на хлеб. В старину вовсе не было страны, которая не испытывала бы затруднения в добывании необходимого ей хлеба; и даже те страны, которые, подобно Сицилии, Египту или Крыму, собирали обычно богатые урожаи, предпочитали сберегать свой хлеб для себя. Капиталистические страны, далекие от того, чтобы ограничивать ввоз, напротив, старались благоприятствовать ему. Они старались в особенности распространить свою власть на области, богатые хлебом, чтобы быть в состоянии вывозить его по своей воле.[734] Продовольствие Рима сделалось, действительно, одним из наиболее важных вопросов римской политики с того времени, как город стал мировой столицей. Это была также одна из причин, по которой торговая демократия древности была благосклонна к завоевательной политике.
Прогресс торговой демократии определялся тогда, как и теперь, прогрессивным ростом потребностей из поколения в поколение и увеличением числа желающих жить более богато. Мы констатировали этот прогресс из поколения в поколение в течение полутораста лет, от поколения, выросшего в конце Ганнибаловой войны, до поколения Цезаря. Каждый, оглядываясь вокруг себя, может наблюдать то же явление в современной цивилизации. Но орудия производства, которыми мы располагаем, так могущественны, богатство, уже собранное людьми, так велико, что, когда энергия тех, кто управляет промышленностью торговой демократии, не падает, легко бывает удовлетворить возрастающие потребности новых поколений, потребляя часть уже добытых богатств не для удовлетворения текущих потребностей, а для добывания нового богатства. Промышленные аристократии могут извлечь из плодородного лона земли все необходимое для увеличения производства: как драгоценные металлы, употребляемые при более развитом теперь обмене, так и большие запасы хлеба и сырых продуктов. Драгоценные металлы в особенности так многочисленны и так легко достаются, что те, кто обещает платить небольшой процент и возвратить их, всегда их находят.
В древнем мире, где производство было более медленно и менее изобильно, желания поколений возрастали быстрее, чем средства для их удовлетворения; торговым демократиям постоянно недоставало средств, необходимых для увеличения производства и потребления; особенно они страдали от недостатка в драгоценных металлах. Действительно, с 70 по 60 г. до P. X., когда Италия была ростовщиком для всего бассейна Средиземного моря, а Рим — античным Лондоном, финансовая метрополия, где государи и города всей средиземноморской области заключали свои займы, постоянно страдала от недостатка драгоценных металлов; жаловались на слишком высокий процент, хотели препятствовать вывозу золота и серебра в слитках; требовали уничтожения долгов. Нужда в деньгах росла быстрее самих денег, даже так быстро, что не знали, что сделать, если для ее удовлетворения не прибавить к процентам войну, грабеж всех храмовых сокровищ, царских дворцов, домов богачей — и все это как у цивилизованных народов, так и у варваров. Война возбуждала циркуляцию капиталов, слишком медленную для нетерпеливых желаний возникающей буржуазии, и выполняла таким образом жизненную функцию, которую она более не выполняет.
Бедность, ограниченное население, незначительность производительной силы древнего мира делали то, что капиталистическая буржуазия не могла там образоваться без войны и борьбы человека с человеком. С другой стороны, война приносимыми ею опустошениями и разорениями везде препятствовала росту населения, прогрессу промышленности, увеличению богатства, несмотря на то, что она, тем не менее, приносила меньший убыток, чем теперь, так как стоила дешевле. Противоречие было неразрешимо, и современники Цезаря не могли выйти из этого заколдованного круга.
В то время как для увеличения империи нужна была армия и могущественное правительство, подобно тому как теперь Соединенные Штаты, Германия или Франция нуждаются в могущественной и сложной индустрии, армия и правительство, все общественные должности, от самых низших до наиболее важных, были в беспорядке, тем более ужасном, что в Риме все магистратуры были выборными, и не было прочной бюрократии, подобной бюрократии современных государств, которая посреди партийной борьбы продолжает почти механически выполнять наиболее важные государственные функции. В Риме дома горели и разваливались в то время, как эдилы занимались устройством игр. Воды было недостаточно: первый водопровод построили в 312 г. до P. X., второй в 272, третий в 144, четвертый в 125, но затем правительство не заботилось более об удовлетворении нужды постоянно возрастающего населения.[735] Суда, привозившие в Рим хлеб, были принуждены бросать якорь в Остии на естественном рейде, который был невелик, небезопасен и не оснащен,[736] или им нужно было подниматься по Тибру и выгружать свои товары в Эмпории, доках того времени, построенных в 192 и 174 гг. у подошвы Авентина, где теперь находится Lungo Tevere dei Pierleoni и Lungo Tevere Testaccio.[737] Римские улицы были так же малобезопасны, как леса, полные разбойников; кроме убийц[738] и воров прохожим угрожали экипажи, кучи щебня, пожары, неожиданно рушившиеся дома.
Беспорядок в метрополии был равен анархии в правительстве. С тех пор как в италийском обществе образовалось различие привычек, желаний, занятий, аналогичное тому, которому мы удивляемся в нашем современном обществе, сенат мало-помалу, подобно современным парламентам, сделался клубом знатных политических дилетантов, деловых людей, честолюбивых адвокатов, ученых политиканов, ненавидевших друг друга и отличавшихся один от другого своим происхождением, классом, традициями, идеями, профессией.[739] Каждый поэтому имел свое честолюбие, защищал интересы своего класса, своей партии, своих клиентов.
Сенат был, таким образом, как почти все современные парламенты, орудием, которым поочередно пробовали пользоваться социальные силы, оспаривавшие вне его друг у друга управление империей и которые, исключая бюрократию и крупную промышленность, были тогда почти те же, что и теперь: крупные финансисты, крупные и средние землевладельцы, уцелевшие представители аристократии, средний класс с его социальными стремлениями, влиятельные милитаристы и демагоги. Так измененный, этот великий аристократический корпус не имел более силы; он не управлял более, предоставив всю государственную администрацию традиционной рутине и революционному насилию фракций.
Когда Италия сделалась финансовой метрополией средиземноморской области, сенат продолжал чеканить серебряную монету; бесчисленные займы, заключавшиеся в Риме, делались в иностранной монете или в слитках. Только генералы, имевшие право чеканить монету для уплаты своим солдатам, начинали чеканить золотую монету, но каждый ставил на ней особую надпись и изображение.[740] Государственные финансы были в постоянном беспорядке, как теперь
